Путь на Амальтею

- Да, - сказал Ермаков. Он вспомнил, что Таня - Катина подруга, и ему стало совсем нехорошо.

- Садись с нами, Танечка, - сказал Малышев.

- Нет, - сказала Таня. - Мне надо с Колей поговорить.

- А, - сказал Малышев.

Гургенидзе закричал:

- Ребята, пойдем разнимать болельщиков!

Они поднялись и ушли, а Таня села рядом с Ермаковым. Она была худенькая, с веселыми глазами, и было просто удивительно приятно смотреть на нее, хотя она и была Катиной подругой.

- Ты почему сердишься на Катю? - спросила она.

- Я не сержусь, - угрюмо сказал Ермаков.

- Не ври, - сказала Таня. - Сердишься.

Ермаков помотал головой и стал смотреть в сторону.

- Значит, не любишь, - сказала Таня.

- Слушай, Танюшка, - сказал Ермаков. - Ты любишь своего Малышева?

- Люблю.

- Ну вот. Вы поссорились, а я начинаю вас мирить.

- Значит, вы поссорились? - сказала Таня.

Ермаков промолчал.

- Понимаешь, Коля, если мы с Мишкой поссоримся, то мы обязательно помиримся. Сами. А ты…

- А мы не помиримся, - сказал Ермаков.

- Значит, вы все-таки поссорились.

- Мы не помиримся, - раздельно сказал Ермаков и поглядел прямо в Танины веселые глаза.

- А Катя и не знает, что вы поссорились. Она ничего не понимает, и мне ее просто жалко.

- Ну а мне-то что делать, Таня? - сказал Ермаков. - Ты-то хоть меня пойми. Ведь у тебя тоже так случалось, наверное.

- Случилось однажды, - согласилась Таня. - Только я сразу ему сказала.

- Ну вот видишь! - сказал Коля обрадованно. - А он что?

Таня пожала плечами.

- Не знаю, - сказала она. - Знаю только, что он не умер.

Она поднялась, отряхнула юбку и спросила:

- Тебе действительно запретили перегрузки?

- Запретили, - сказал Ермаков, вставая. - Тебе хорошо, ты девушка, а вот как я скажу?

- Лучше сказать.

Она повернулась и пошла к любителям четырехмерных шахмат, где Мишка Малышев что-то орал про безмозглых кретинов. Ермаков сказал вдогонку:

- Танюшка… (Она остановилась и оглянулась.) Я не знаю, может быть, это все пройдет… У меня голова сейчас совсем не тем забита.

Он знал, что это не пройдет. И он знал, что Таня это понимает. Таня улыбнулась и кивнула.

После всего, что случилось, есть Ермакову совсем не хотелось. Он нехотя обмакивал сухарики в крепкий сладкий чай и слушал, как Панин, Малышев и Гургенидзе обсуждают свое меню. Потом они принялись есть, и на несколько минут за столом воцарилось молчание. Стало слышно, как за соседним столиком кто-то утверждает:

- Писать, как Хемингуэй, сейчас уже нельзя. Писать надо кратко и давать максимум информации. У Хемингуэя нет четкости…

- И хорошо, что нет! Четкость - в политехнической энциклопедии…

- В энциклопедии? А ты возьми Строгова, «Дорога дорог». Читал?

- «Четкость, четкость»! - сказал какой-то бас. - Говоришь, сам не знаешь что…

Панин отложил вилку, поглядел на Малышева и сказал:

- А теперь расскажи про китовые внутренности.

До школы Малышев работал на китобойном комбинате.

- Погоди, погоди, - сказал Гургенидзе.

- Я вам лучше расскажу, как ловят каракатиц на Мяоледао, - предложил Малышев.

- Перестаньте! - раздраженно сказал Ермаков.

Все посмотрели на него и замолчали. Потом Панин сказал:

- Ну нельзя же так, Коля. Ну возьми себя в руки.

Гургенидзе встал и сказал:

- Так! Значит, пора выпить.

Он пошел к буфету, вернулся с графином томатного сока и возбужденно сообщил:

- Ребята, Фу Дат говорит, что семнадцатого Ляхов уходит в Первую Межзвездную!

Ермаков сразу поднял голову:

- Точно?

- Семнадцатого, - повторил Гургенидзе. - На «Молнии».

Фотонный корабль «Хиус-Молния» был первым в мире пилотируемым прямоточником. Его строили два года, и уже три года испытывали лучшие межпланетники.

«Вот оно, началось!» - подумал Ермаков и спросил:

- Дистанция не известна?

- Фу Дат говорит, полтора световых месяца.

- Товарищи межпланетники! - сказал Малышев. - По этому поводу надо выпить. - Он торжественно разлил томатный сок по стаканам. - Поднимем, - сказал он.

- Не забудь посолить, - сказал Панин.

Все четверо чокнулись и выпили.

«Началось, началось», - думал Ермаков.

- А я видел «Хиус-Молнию», - сказал Малышев. В прошлом году, когда стажировался на «Звездочке». Этакая громадина.

- Диаметр зеркала семьсот метров, - сказал Гургенидзе. - Не так уж много. Зато раствор собирателя - ого! - шесть километров. А длина от кромки до кромки почти восемь километров.

«Масса - тысяча шестнадцать тонн, - машинально вспомнил Коля. - Средняя тяга - восемнадцать мега-зенгеров, рейсовая скорость - восемьдесят мегаметров в секунду, расчетный максимум перегрузки - шесть «же»… Мало… Расчетный максимум захвата - пятнадцать вар… Мало, мало…»

- Штурманы, - мечтательно сказал Малышев. - А ведь это наш корабль. Мы же будем летать на таких.

- Оверсаном Земля - Плутон! - сказал Гургенидзе.

Кто-то в другом конце зала крикнул звонким тенором:

- Товарищи! Слыхали? Семнадцатого «Молния» уходит в Первую Межзвездную!

Зал зашумел. Из-за соседнего столика встали трое с Командирского факультета и торопливо пошли па голос.

- Асы пошли на пеленг, - сказал Малышев, провожая их глазами.