Один из удивительных и замечательных случаев, свидетелями которого мы были и который заслуживает славы и известности, заключался в следующем. Одна из упомянутых госпож, дочь эмира Масуда, о которой, как и о ее отце, говорилось ранее, прибыла вечером в четверг 6 мухаррама [19 апреля 1184 г.], в четвертый день нашего пребывания в Медине, в мечеть пророка Аллаха — да благословит его Аллах и приветствует! — несомая в своем паланкине, окруженном паланкинами [сопровождавших] ее благородных госпож и ее слуг. Перед нею находились чтецы Корана и слуги, а рабы с жезлами в руках теснились вокруг нее, отстраняя толпу, пока она не достигла ворот почитаемой мечети. Там она сошла [с паланкина] и под окутавшей ее фатой прошла пешком [до того места], где произнесла приветствие пророку — да благословит его Аллах и приветствует! Главные стражи [святилища находились] перед нею, а слуги возвышали свои голоса, возвещая о ней и моля Аллаха о милости к ней. Дойдя затем до маленького сада, расположенного между почитаемой гробницей и кафедрой, она совершила под своим покрывалом молитву. Люди теснились вокруг нее, и их отгоняли жезлами.
Она совершила другую молитву у водоема напротив кафедры, затем подошла к западной стороне почитаемой гробницы и села там на место, о котором говорят, что на него сошел Джабраил — да будет над ним мир! Покров облекал ее, а ее слуги, рабы и свита стояли перед нею; она отдавала им приказания. Она принесла с собою в молельню два тюка добра для раздачи милостыни; а сама не трогалась с места до ночи.
Было возвещено о прибытии Садр ад-дина, главы исфаганских шафиитов, который унаследовал славу /
Против святой гробницы приготовили кафедру для упомянутого главы улемов, который был известен под этим титулом, унаследованным им от предков. Он поднялся на нее; перед ним находились чтецы Корана; они поспешили начать чтение, удивительно мелодичное, с выражением трогательным и печальным. Он же со слезами на глазах созерцал святую гробницу. Затем он начал проповедь, которую сам составил, восхитительного красноречия, и продолжал ее на двух языках. Он произнес дивные стихи своего сочинения, в том числе этот стих, который он повторял в каждой части своей речи — да благословит его Аллах и приветствует! — указывая на гробницу:
Он повинился в недостатке [красноречия] из благоговения перед [святым] местом и сказал, что удивительно, когда заикающийся перс произносит речь перед самым красноречивым из арабов. И он продолжал свою проповедь, пока к нему не устремились люди с заблудшими сердцами и смущенными умами, выражая свое раскаяние. Они протягивали ему пряди своих волос и требовали, чтобы он обрезал их ножницами, прядь за прядью. Он возлагал свою чалму на [голову] того, чья прядь была отрезана, но его чалму тотчас же заменял своей один из его чтецов Корана или один из его слушателей, знавшие этот благородный [обычай].
Они спешили дать свою чалму, чтобы воздать должную честь достоинствам [этого шейха], известным у них. А он не переставал таким образом развязывать чалмы одну за другой, пока не развязал значительное число их и не обрезал много прядей. Он закончил эту церемонию словами: «О вы, собравшиеся здесь! Я увещевал вас в одну из ночей на священной земле Аллаха всемогущего и великого, а в эту ночь я [произношу проповедь] в храме его посланника — да благословит его Аллах и приветствует! Но необходимо, чтобы и проповедник просил о чем-то; /
Тогда все присутствующие выразили ему свою готовность и [раздались] их рыдания. А он сказал: «Я и нуждался в том, чтобы вы обнажили ваши головы и с мольбой протянули руки к почитаемому пророку, [находящемуся здесь], прося его быть довольным мною и молить за меня Аллаха всемогущего и великого». Затем он принялся перечислять свои прегрешения и исповедоваться в них, а присутствующие стали снимать свои чалмы и протягивать руки к пророку — да благословит его Аллах и приветствует! — моля его за проповедника, в слезах и смирении.
Я не видел другой ночи, нежели эта, в которую проливалось бы столько слез и выказывалось бы такое благоговение. Затем собрание разошлось, ушел и эмир, и госпожа покинула свое место.
По прибытии упомянутого Садр ад-дина с нее сняли покров, и она осталась среди своих слуг и знатных дам облаченной только в свой плащ. Мы воочию видели во [всех] ее действиях дивное проявление царственного величия.