Царь, доехав до монастыря св. Николая, известного под именем «Можайский», в 40 верстах от его монастыря (Саввина) и в 90 от столицы, прислал нашему владыке патриарху с одним из стольников письмо, в котором после своего полного титула говорит ему: «великий наш владыка и отец, милостию Божиею святейший и блаженнейший патриарх великого града Божьего Антиохии и всего Востока, кир Макарий! Твой духовный сын, царь Алексей, кланяется тебе до земли и спрашивает о твоем здравии и благополучии. Отец мой! твоим благословением и твоими святейшими за наше царское величество молитвами, великий господин, мы прибыли, по милости Божией, здравыми и невредимыми, 10 мая, в крепость, именуемую Можайск». И внизу подписал своею рукою так: «твой духовный сын Алексей кланяется твоей святости». Все эти письма я перевел на греческий язык и сохранил у себя вместе с русским оригиналом, который имеет красную сургучную печать: двуглавый орел и посредине его царь верхом. После этого царь отправился в Смоленск и там остановился.
В воскресенье, после Вознесения, наш владыка патриарх служил в соборе вместе с патриархом Никоном, и они отлучили протопопа, который прежде состоял при царе. Это тот самый протопоп, которого Никон заточил, как только сделался патриархом, за то, что он уподобился Арию и стал еретиком, произнося хулу на четырех патриархов и говоря о них, что они, по причине порабощения их турками, лишились своей власти, и произносил также хулу на Духа Святого. Этот несчастный, убежав из заточения, возвратился в столицу, где и скрывался. Патриарх тщетно разыскивал его, чтобы схватить, но не нашел, потому что он постоянно менял свою одежду и перебегал с места на место. Наш владыка патриарх чрез драгомана говорил перед всем народом так: назвать его вторым Арием, ибо как тот был протопопом в Александрии, так этот был протопопом в Москве; анафематствовал его, проклял и отлучил, а также всякого, кто послушает его слов. Певчие и священники пропели трижды «анафема». После обедни мы пошли к патриарху обедать.
[В день Пятидесятницы наш учитель опять служил с ним обедню, после которой тотчас же совершили обычное коленопреклонение, при чем каждый подложил себе под колена, когда становился на них, принесенный в собою пучок листьев. Патриарх прочел молитвы тихим голосом, с выражением смирения и сокрушения, и при этом плакал. Окончив их, прочел поучение на этот день и потом сказал проповедь. Мы вышли от обедни лишь после седьмого часа, и патриарх предложил нам роскошное угощение. В этот вечер шел очень сильный дождь, сопровождавшийся большим холодом.