И они никого не пускали. Иные из моих спутников вступали с ними в драку, я же стоял в стороне и молился за эмира и говорил: «Да завоюет он весь мир!» Под самое утро какой-то хлеботорговец сжалился над нами и повел нас к домику за селением. Там мы и остановились. Мы дали ему несколько дирхемов. И мы провели ночь в комнате, которая была тесней могилы везира, черней несчастной доли эмира.
Утром, отыскав своих коней среди снежных сугробов. мы восславили эмира и пустились в путь. Я спросил одного из друзей (он был тонкого ума человек):
— Что ответит эмир, если в день Страшного суда его спросят: «Когда ты выступил из Шахрисабза, погода была хорошая. Почему ты в тот же день не отправился в Бухару? Ведь войско твое спокойно достигло бы дома. Ты выступил тогда, когда признаки гнева судьбы нисходили на землю, и погубил много наших людей!»
Мой друг сказал мне:
— Он ответит: «Да, это было так, но я остановился в Карши и назначил своего раба Мухаммади на должность кушбеги, его сыну я поручил собирать закат со стад, еще такого-то назначил казием, а другого — раисом. Поэтому пришлось отложить возвращение в Бухару».
Я перебил друга:
— А если его спросят: «О тиран! Что произошло бы, если эти глупости вместо Карши ты совершил в Бухаре?»
— Ответит так: «А произошло бы то, что знаю я, но не знаешь ты».
Я продолжал:
А если его спросят: «Раз ты такой глупый, то почему ты не спрашиваешь совета?»
Друг ответил:
— Он не согласится и будет кивать на нас, что они, мол, совратили меня с пути истины и одурачили своей лестью.
Тогда я сказал:
— Так мы с тобой, значит, принадлежим к этому обществу?
Друг ответил:
— Я никогда не соглашусь, ибо мы страдаем именно из-за него.
Во время змира Музаффара в хозяйстве Бухары произошли резкие перемены, — оно стало приходить в упадок. Многие земли пришли в полную негодность из-за отсутствия воды, так как вода, поступавшая в Бухару, оказалась в руках России. Многие крестьяне из районов Бухары переселились в области по Сыр-Дарье, подвластные России. Большая часть государственных земель Бухары перестала обрабатываться из-за насилий и притеснений чиновников.
Однажды в канцелярии казия два человека вели тяжбу по вопросам земли и воды: дехканин требовал от другого долг в сто дирхемов. Амин, чтобы примирить их, предлагал вместо долга взять хорошую, обработанную и засеянную пшеницей землю и говорил: «Возьми за долг это засеянное поле. Если пшеница созреет, ты получишь доход в триста дирхемов». Но дехканин не соглашался и требовал свой долг, говоря: «Если я уплачу весь урожай с этого участка сборщику и владельцу земли, и то они не будут удовлетворены, к тому же еще будут мучить меня.»
В настоящее время чиновники и сборщики взимают подати с невозделанных земель и при этом говорят земледельцу:
— Если бы засеять эту землю, то она дала бы хороший урожай. Ты проявил нерадивость, так расплачивайся.
Такими приемами дехкан сажали в тюрьму. Районы, которые в дни покойного эмира[79]
выплачивали по десять и пятнадцать тысяч танга налога, в настоящее время дают более ста тысяч танга.Каждый год осенью эмир ревизует чиновников и отбирает, избивая палками, все золото и серебро. Таким путем дань с подданных переходит в казну.
Однажды при покойном эмире верховный казий доложил эмиру:
— Базар по продаже шелковых коконов отдан на откуп за шесть тысяч танга такому-то. Но есть человек, готовый уплатить двадцать тысяч. Если будет высочайшее разрешение, я выдам грамоту, ибо это в интересах эмирской казны.
Но эмир разругал казия:
— На шелковом базаре не сеяли танга. А то, что он хочет добавить, он берет с крестьян и тем самым набросит тень на казну. Казне, которую наполняют имуществом подданных, лучше пустовать.
А в наше время с этого базара в казну платят сто тысяч танга, да не менее пятидесяти тысяч делят между собой надзиратели и арендаторы.
Однажды один дехканин рассказывал:
— Я привез из Гиждувана два с половиной сера шелковых коконов и заранее распределил выручку на покупку нужных вещей. Когда я пошел на базар, мой товар взвесили на нескольких весах, взяли аминский сбор и уплату за место, определили полвеса и полцены, так что я получил всего десять танга. Я покинул поскорей базар, опасаясь, как бы самому не исчезнуть в весах этих мошенников.
Деньги, собранные таким путем в казну, тратятся на пустые забавы и развлечения, и ни один дирхем не попадает по своему прямому назначению.
Однажды у любимой жены эмира родилась девочка. На ее люльку, горшок и трубку было израсходовано три тысячи золотых монет. Пока исполнилось ей семь дней и ее положили в люльку, всего потратили не то пятьдесят, не то шестьдесят тысяч.