Путешествие на абсолютный полдень

Когда солнце встало над горами, и над галереями Ренна поплыл рассветный колокол, огромное здание жреческой коллегии впустило их в полный людей вестибюль. Громыхнули за спиной тяжеленные двери из черного дуба, на полированной поверхности которых отметилось грязными руками бесчисленное количество входящих. Внутри в огромных чашах горела смола с ароматическими добавками, сизый дым плавал под потолком и сочился по лестницам на этажи, занимаемые братствами, ел глаза и оставлял копоть на потолках и стенах. Просители, посетители, хозяева здания смешались в причудливую толпу, где Амрай в белоснежном плаще с обшитым мелким жемчугом капюшоном и с тамгой на груди впрямь считался святым. На первом этаже монашествующие и прочая приблуда не просто расступались перед ним, они разбегались с его пути. Многие кланялись, некоторые целовали край плаща, кто-то даже падал в ноги и через них нужно было перешагивать. Лал почему-то раньше не представлял, с кем он водится, и какое выбор братства здесь имеет значение. Самого Амрая от каждого поклона дергало, каждый падающий под ноги напоминал ему причину, по которой это происходит. Перед выходом из гостиницы Лал вложил в папку с документами проклятый контракт, шел теперь сквозь толпу, рассекаемую монахом, и аккуратно переступал через тех, кто в поисках благодати лег Амраю под ноги.

Они поднялись на третий этаж, где их обыскала охрана. Вернее, Амрай предъявил тамгу, дающую право на оружие и показал, что под плащом, сверх разрешенного, у него ничего нет, а Лалу заглянули в пустые рукава, посматривая неодобрительно и стараясь не дотрагиваться ни до него самого, ни даже до его одежды. За застеленной коврами галереей были очередные дубовые двери уже без грязных отпечатков, не такие массивные и со стеклянными вставками в медной раскладке. За дверьми находилась приемная зала заседаний, где Лал отдал папку Амраю, а сам сел на покрытую шелковым ковром скамью, держась на расстоянии от нескольких человек, тоже ожидавших у моря погоды по разным углам. И время пошло. Дважды Лал спрашивал у охраны позволения выйти на улицу. Ему молча кивали. Возвращаясь, он спрашивал, не пропустил ли эргра Амрая. Охрана отрицательно мотала головами. Время в Ренне отбивали колоколом, как в таргской Столице. Только стражи разбиты были по-другому. Не четырехчасовыми одинаковыми интервалами, а как-то неровно, и все они отмечались разным сочетанием колокольных ударов. Несколько раз с Лалом заговаривали другие ожидающие. Но у него не было желания знакомиться и выслушивать чужие истории, он не давал кредитов на общение даже в виде «да» или «нет», и его быстро бросали ради более расположенных собеседников.

Отзвонили полдень. Сменилась охрана у дверей. Часа через три пополудни из зала коллегии вышли какие-то люди в балахонах, похожих на плащ Амрая, только с красной окантовкой капюшона. За ними удалились те, кто ждал в приемной вместе с Лалом. Еще через час эти же жрецы, или другие в такой же одежде зашли обратно. В приемной Лал остался один. Приоткрыл окно, потому что внутри было душно. Немедленно вошел охранник, посмотрел со значением и, ни говоря ни слова, закрыл оконную створку. Третий этаж поднимался над крытыми туннелями улиц, и в высоких, переплетенных металлом окнах здесь было стекло. Наборное, мутно-серое или зеленоватое, но судить о времени суток, когда солнце переползло на эту сторону здания и стало светить в окна, оно позволяло. Свет сменился с яркого белого на мягкий желтый, потом на оранжевый. Потом на красный. Потом мутные стекляшки приобрели лиловый и красно-фиолетовый оттенок, а в приемную внесли два больших шандала с горящими свечами. Смеркалось на севере долго, скоро ли полночь, было неясно, и Лал начал думать, что Амрай ушел или его увели принудительно через какую-то другую дверь, и его давно нет не только в здании коллегии, но, может быть, и вообще в Ренне. Ждать он решил до полуночного звона. Потом возвращаться в гостиницу.