конкуренты за пищу, а именно личинок прочих потомков чернотелок и
падаль. Один из самых распространённых видов ледяных жуков, большая
чернотелка-защитница (Tenecrion pretorians), самое крупное насекомое
всего криоцена по совместительству, защищает авларовые цветы от поедания
их вредителями, неоценовыми муравьями, питаясь и ими самими, получая от
них недостающий ему в пыльце белок и даже муравьиные кислоты для
собственной защиты от любителей насекомых — очень сильно опушённых
чёрных ирвиновых маусов (семейство Musirvinaceae), а также тёмных
потомков неоценовых орлиных воробьёв, т. н. опушённых воробьёв
(семейство Passeripellidae). Размером с предка, но массивнее и быстрее в
броске на короткую дистанцию, эта тёмная узорчатая птица способна одним
ударом могучего клюва без особых проблем раскусить разбить на части
любую зрелую семенную коробочку авлара или панцирь самого крепкого
ледяного жука. Впрочем, последние заняли все ниши сухопутных и водных
(семейство Tenedytiscidae) насекомых-хищников, а также аналогичных
массивных растительноядных, среди коих есть упомянутая ранее
чернотелка-защитница, и пятнистых могильщиков, насекомых-падальщиков
(семейство Tenicrophoraceae), так что тушки птиц или маусов долго не
залежатся на этой суровой земле. Сами маусы и птицы тоже не побрезгуют
такой пищей, поэтому санитария в криоцене не хуже, чем в голоцене, а в
связи с климатом — и лучше даже! Пауки и даже клещи тоже окончательно
вымерли их стараниями.
Но насекомые на ночь засыпают, переживая период морозной ночи в неактивном состоянии, кроме одного жука,
чернотелки-деда мороза (Tenis frigavus). У этого серовато-чёрного в
более светлых разводах жука длиной в три сантиметра и массивными лапами,
похожими на оные у скарабея, антифриз позволяет также не спать, как
прочим насекомым, а кормиться семенами, пыльцой и даже остатками
отмершей от холода древесины авлара того же цвета, что и жук. Это
помогает ему маскироваться. Не брезгует насекомое и своими замёрзшими
сородичами из других видов, но ледяное насекомое — трудная мишень с
малой питательной ценностью, потому он больше щиплет простую падаль за
маусами и птицами.
И вот в очередной мартовской поре, когда ветер овевает весь экватор со скоростью в полных двадцать метров в секунду,
как бы дополняя собой рваные «перья» тёмных из-за зари облаков, на
равнине появилось массивное, почти чёрное животное с угольно-чёрными
глазами и могучими широкими лапами. Вес в полный центнер и толстые бока
показывают, что он запасает жир и часто- не всегда, кстати, — впадает в
спячку на период, когда семян мало, как голоценовый медведь, да и ниша
почти такая же. Только есть у него одно важное отличие: некрупный
авларовый Ирвин (Irvin avlares) живёт стаями до ста особей и легко
переключается на режим охоты при наличии подходящей фауны, благо его
жертва — серый, чуть более крупный серый копач (Fiossurum avlares) из
того же семейства, более специализирован на поедании авлара, сильнее
прочих животных вредя его побегам, а не только листве, как делают прочие
и помогают новому росту листвы. Авларовый Ирвин, надо сказать, тоже
изредка питается побегами и цветами Авлара для восполнения недостатка
витаминов, но мясо чаще предпочитает вегетарианскому меню, а серый копач
— наоборот, хотя он и может есть падаль. Также он частенько охотиться
на птиц и мелких маусов.
Когда чёрные животные вышли на охоту, как бы рассыпавшись цепью, копачи привычно замерли на месте. их плотная
шкура не перекусится даже зубами Ирвина, если не повалить копача на
спину. Самец-вожак вдруг начал кричать на хищников и изображать бегство,
уводя стаю чёрных гостей от самой с детёнышами. Но Ирвины поняли, что
это трюк, и толпой кинулись именно на крикунов. Пять особей копача стали
пищей прочим, и самки с детёнышами, не успевшие спастись, — тоже. В
беге на длинную дистанцию копач побеждает всех маусов неоцена, но Ирвин
сильнее в коротком рывке — скорость гепардов голоцена плюс ещё десять, —
а разогнаться до приличной и могущей спасти скорости в деваносто пять
километров в час, — чёрные охотники своим жертвам предусмотрительно не
дали. Крики жертв и торжествующее скрипение охотников довершило всю
картину.
Когда самые могучие зубы криоцена прикончили и согудали копачей, от них остались лишь внутренности и самые мелкие кости — зубы
Ирвина не боятся прогрызать их, чтобы добраться до костного мозга. Когда
все насытились и ушли, из седой воды за ними ещё долго наблюдала
одинокая тёмная тень, только что поймавшая крупного — c мелкую утку из
голоцена — берегового зеркального воробья (семсейство
Passerspeculaceae), чей белый окрас перьев слепит насекомых и мелких
рыбок, становящихся этой птице лёгким обедом. Самые острые зубы в
истории, вдвое острее даже зубов вымершей бушли, появились у обладателя
этой тени, Мрачного жнеца (Peaper atrum). Водный маус, потомок чёрного
прыгуна из неоцена, буро-чёрный в пятнышку для лёгкого нагрева на
утреннем Солнце, размером с морского котика голоцена, но с «бобриного»
типа узорчатым — маскировка в водной ряби для крайне подвижной части