Путешественники внимательно осматривали горизонт, за исключением, впрочем, Гаттераса, которого волновал затаенный гнев и который ничего не хотел видеть. Ввиду возможной встречи с неизвестным отрядом были приняты кое-какие меры предосторожности. Не сочувствуя гневу Гаттераса, доктор не мог, однако, несмотря на всю свою философию, не испытывать некоторой досады. Альтамонта, видимо, тоже тревожило это, а Бэлл и Джонсон что-то угрожающе ворчали сквозь зубы.
— Что ж делать? Надо покориться силе обстоятельств, — сказал наконец доктор.
— Признаюсь, — пробормотал Джонсон так, чтобы его не слыхал Альтамонт, — прогуляться до полюса и найти место занятым...
— А именно так оно и будет, — ответил Бэлл.
— Да, — сказал доктор.— Как я ни прикидываю в своем мозгу это дело, как ни стараюсь убедить себя, что оно невероятно, но в конце концов приходится сдаться. Не сам же башмак оттиснулся на снегу! Он был на ноге, а нога прикреплена к человеческому туловищу. Эскимосы — куда бы еще ни шло, но европейцы...
— Действительно, — ответил Джонсон, — было бы очень досадно, если бы все постели в гостинице на краю света оказались занятыми!
— Чрезвычайно досадно! — согласился Альтамонт.
— А впрочем, еще увидим, — добавил доктор.
И отряд продолжал свой путь.
В этот день не нашли больше никаких следов, подтверждающих присутствие в этой ча:ти Новой Америки посторонних людей. К вечеру путешественники сделали привал.
Поднялся сильный северный ветер, так что для палатки пришлось искать безопасное место в глубине оврага. Небо нахмурилось; облака гнались друг за другом, почти касаясь земли. Глаз уставал следить за их бегом; иногда оторвавшиеся клочья облачных масс цеплялись за землю, и палатка едва держалась под напором урагана.
— Скверная будет ночь, — сказал после ужина Джонсон.
— Бурная, но не холодная, — ответил доктор. — Надо принять меры предосторожности и укрепить палатку камнями.
— Вы правы, доктор. А то ветер сорвет полотнище, и прощай тогда наша кровля!
Приняли самые тщательные меры предосторожности, после чего утомленные путешественники попытались уснуть.
Но это им так и не удалось. Разыгралась жестокая буря; она неслась с юга. Облака разлетались в пространстве подобно пару из взорвавшегося парового котла. Лавины под порывами урагана скатывались в овраги, и гулкое эхо вторило грохоту их падения. Казалось, атмосфера превратилась в арену неистовой битвы двух грозных стихий — воздуха и воды. Недоставало только огня.
Слух путешественников улавливал в общей сумятице особого рода шум — не глухой грохот падающих тяжелых масс, а скорее резкий треск ломавшихся твердых тел. Среди продолжительных завываний бури ясно различался чистый, звонкий треск, подобный треску лопающейся стали.
Этого шума не мог объяснить даже доктор.
Пользуясь мгновениями тревожного затишья, когда ураган словно переводил дух, с тем чтобы опять разразиться с еще большей силой, путешественники обменивались между собой догадками.
— Этот грохот, наверное, происходит от столкновения айсбергов с ледяными полями, — сказал доктор.
— Да, — ответил Альтамонт. — Точно земная кора разрывается на части. Слышите?
— Находись мы невдалеке от моря, — сказал доктор,— я подумал бы, что тронулся лед.
— Иначе и нельзя объяснить себе этот треск, — ответил Джонсон.
— Значит, мы уже у моря? — вскричал Гаттерас.
— Вполне возможно, — предположил доктор. — Вот, слышите? — продолжал он. — Не похоже ли это на грохот разбивающихся льдин? Очевидно, мы находимся недалеко от океана.
— Если так, — сказал Гаттерас, — то мы пойдем прямо по ледяным полям.
— Но буря взломает их за ночь, — ответил доктор,— вот увидите завтра. Но, как бы то ни было, если здесь есть люди, вынужденные путешествовать в такую ночь, то, кто бы они ни были, я от души жалею их.
Ураган длился десять часов подряд, и никто из приютившихся в палатке путешественников не мог ни на минуту забыться сном в эту тревожную ночь.
Ведь в их положении всякое новое происшествие — буря, лавины — влекло за собой опасность задержки в пути. Доктор охотно вышел бы из палатки, чтобы посмотреть на происходящее, но не решился подвергаться опасности в такую бурю.
На рассвете буря улеглась. Доктор, Гаттерас и Джонсон направились к одному из холмов футов в триста вышиной и довольно легко поднялись на его вершину.
Их взорам представилась совершенно преобразившаяся местность, усеянная скалами, острыми гребнями гор и совсем очистившаяся от снега. За развеянной ветром зимою внезапно наступило лето. Ураган срезал снег, как ножом, и почва предстала во всей своей первобытной суровости.
Гаттерас жадно всматривался в далекий север, но горизонт был окутан густым туманом.
— Очень может быть, что это пары, поднимающиеся с океана, — сказал доктор.
— Выправы,— ответил Гаттерас:— там должно находиться море.
— Это — цвет, который мы называем отражением свободного моря, — сказал Джонсон.
— Вот именно, — подтвердил доктор.
— К саням, — вскричал Гаттерас, — и пойдем к этому неизвестному океану!
— Вот это радость, не правда ли, Гаттерас? — оказал доктор.