— Вот, — сказал доктор, — знаменательнейший географический факт нашей эпохи! Кто бы мог сказать, что настоящее открытие будет сделано раньше, чем исследована центральная Африка или Австралия? Гаттерас, вы стали выше Стэнли и Ливингстона, Бэртонов и Бартов! Честь и слава вам!
— Вы правы, доктор, — сказал Альтамонт. — Принимая во внимание трудности подобного предприятия, можно было думать, что Северный полюс будет исследован лишь после всех других мест земного шара. Пожелай какое-нибудь правительство исследовать центральные части Африки, ему вполне удалось бы это ценой известных жертв деньгами и людьми. Тогда как здесь, у Северного полюса, успех такого предприятия почти немыслим, так как на его пути могут возникнуть непреодолимые препятствия.
— Непреодолимые препятствия! — пылко вскричал Гаттерас.— Непреодолимых препятствий нет, есть только более энергичная или менее энергичная воля — вот и все!
— Как бы то ни было, но мы находимся под полюсом, а это главное, — сказал Джонсон. — Доктор, объясните же вы мне, что такого особенного представляет собой этот Северный полюс?
— А то, любезный Джонсон, что только эта точка земного шара остается неподвижной, в то время как все другие вращаются с большей или меньшей скоростью.
— Я не замечаю, однако, — ответил Джонсон, — чтобы мы были здесь более неподвижными, чем в Ливерпуле.
— Как в Ливерпуле, так и здесь вы не замечаете движения Земли, потому что в обоих случаях сами участвуете в этом движении. Но все же факт не подлежит сомнению. Земля обладает вращательным движением, совершающимся в двадцать четыре часа, и движется она вокруг оси, концы которой проходят через Северный и Южный полюсы. Таким образом, мы находимся на одном из кондов этой неподвижной оси.
— Значит, в то время как наши соотечественники быстро вращаются, мы спокойно остаемся на месте? — сказал Бэлл.
— Почти на месте, потому что мы еще не вполне точно находимся на полюсе.
— Вы правы, доктор, — покачивая головой, серьезно сказал Гаттерас. — До полюса остается еще сорок пять секунд
— Но это такая малость, — ответил Альтамонт,— что мы вполне можем считать себя в состоянии неподвижности.
— Да, — сказал доктор. — А между тем обитатели каждой точки экватора делают почти по триста девяносто шесть лье в час.
— И ничуть не устают от этого! — воскликнул Бэлл.
— Совершенно верно! — ответил доктор.
— Но ведь помимо вращательного движения вокруг своей оси Земля мчится также и вокруг Солнца? — продолжал Бэлл.
— Да, в течение года Земля поступательным движением обходит вокруг Солнца.
— И это движение Земли быстрее ее вращательного движения? — спросил Бэлл.
— Неизмеримо быстрее! Хотя мы и находимся у полюса, поступательное движение увлекает нас, подобно прочим обитателям Земли. Таким образом, наша предполагаемая неподвижность не больше как химера. Мы неподвижны относительно других точек земного шара, но не относительно Солнца.
— А я-то уж считал себя в состоянии полнейшей неподвижности! — с комическим выражением досады сказал Бэлл. — Приходится отказаться и от этой иллюзии. Положительно, в этом мире нельзя иметь ни одной минуты покоя.
— Истинная правда, Бэлл, — ответил Джонсон. — А не скажете ли, доктор, какова скорость этого поступательного движения?
— Она очень значительна, — ответил доктор. — Земля движется вокруг Солнца в семьдесят два раза быстрее пушечного снаряда, который проходит сто девяносто пять туазов в секунду. Следовательно, она движется со скоростью семи целых и шести десятых мили в секунду. Как видите, это почище быстроты движения, с которой вращается любая точка экватора.
— Просто не верится, доктор,— сказал Бэлл,— Около восьми миль в секунду! А между тем ничего не могло бы быть проще, как оставаться в покое.
— Вы так думаете, Бэлл? — сказал Альтамонт.— Но ведь тогда не было бы ни дня, ни ночи, ни лета, ни весны, ни осени, ни зимы.
— Не говоря уже о других прямо-таки ужасных последствиях, — добавил доктор.
— Каких же? — спросил Джонсон.
— А таких, что мы упали бы тогда на Солнце.
— На Солнце? — сказал изумленный Бэлл.
— Разумеется. Если бы поступательное движение Земли прекратилось, она в шестьдесят четыре с половиной дня упала бы на Солнце.
— Падение, длящееся шестьдесят четыре дня! — вскричал Джонсон.
— Ни больше ни меньше,— ответил доктор.— Земле пришлось бы пройти расстояние в тридцать восемь миллионов миль.
— А как велик вес земного шара? — спросил Альтамонт.
— Пять тысяч восемьсот восемьдесят один квадриллион тонн.
— Эти числа ничего не говорят — они непонятны, — сказал Джонсон.
— Поэтому, любезный Джонсон, я предложу вам два Примера, которые лучше запечатлеются у вас в памяти. Запомните, что для уравновешения Земли потребовалось бы семьдесят пять Лун и что вес трехсот пятидесяти тысяч земных шаров равняется весу Солнца.
— Умопомрачительные цифры! — удивился Альтамонт.
— Именно умопомрачительные, — сказал доктор. — Но если этот предмет еще не надоел вам, то я вернусь к полюсу, потому что никогда еще лекция по космографии не представлялась более своевременной, чем в той части земного шара, где мы сейчас находимся.