Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Где-то через полчаса появился Андреас — молодой человек с роскошными усами и лоснящейся от бриолина прической. Портрет довершала футболка, разрисованная аляповато-яркими цветами. Он заказал кофе и уселся, чтобы подробно обсудить наше предложение. После третьей чашки договоренность была достигнута, правда, сначала он должен навестить мать, жену, брата, а также тещу, чтобы сообщить им, куда, с кем и зачем он едет, потом — заправить грузовик, после чего мы, не теряя ни минуты, отправимся в путь. Я с ужасом думал, что, возможно, мы никогда не покинем эту кофейню, но Андреас оказался человеком надежным. Через двадцать минут он вернулся на новеньком мощном грузовике. Мы с Сэнди забрались в кабину — и машина, под визг клаксона и одобрительные вопли сочувствующих, включая официанта, с ревом понеслась по улице. «Что ж, дела идут не так плохо, — удовлетворенно подумал я. — Особенно если вспомнить, что мы всего четыре часа назад прибыли в город».

Не успел я порадоваться высокому темпу нашей жизни, как Андреас резко свернул вправо, на боковую дорогу, и вскоре остановился у больницы.

Он объяснил, что всю прошлую ночь выпивал с матросом, который только что вернулся из Уругвая. Его новый приятель имел неосторожность предложить девушке, которую приметил в баре, стакан тростниковой водки, но тут какой-то мужлан, что сидел с ней рядом, неожиданно вытащил длинный нож и пырнул уругвайца в живот. Матрос попал в больницу, сейчас небось мучится от жажды, поэтому Андреас к нему забежит, пока медсестры не видят, сунет под подушку пару бутылок напитка жизни — и тут же вернется. Появился он довольно скоро, но у меня было достаточно времени, чтобы сполна ощутить бремя уважения к местным обычаям.

По дороге, точнее, на широкой красноземной просеке, которая вела через лес, нам то и дело попадались огромные выбоины. Большую часть из них Андреас, резко уводя машину то в одну, то в другую сторону, благополучно объезжал и лишь изредка сбрасывал скорость. Через каждые несколько метров мы натыкались на компании солдат, которые по идее должны были ремонтировать здешние дороги. Но никто из них не работал и, как заметил Андреас, утруждать себя работой не собирается. Починили дорогу или нет, все равно им платят за труд гроши, так что гораздо выгодней нарубить дров и продавать их на дороге. Но и это занятие, судя по всему, бравых защитников не привлекало: почти все они спали вповалку под придорожными деревьями. Стояла нестерпимая жара, и я был готов сказать, что их понимаю, если бы не щелкал зубами каждый раз, когда грузовик проваливался в очередную рытвину, и не ударялся головой о кабину, когда машина подскакивала на ухабах.

В пять часов мы наконец приехали на лесозаготовку. Она состояла из всего лишь одной хижины, рядом с которой стояли огромные колеса, на которые укладывали бревна, вроде тех, какие мы видели в Иреву-куа. Сердце тревожно забилось: жив ли броненосец? Я с трудом сдерживался, чтобы не броситься к хижине со всех ног.

Внутри было пусто — ни людей, ни броненосца, ни других зверей в клетках. Однако в хижине явно кто-то жил — висела старая рубаха, стояли три до блеска начищенных топора, у бревенчатой стены сохла эмалированная посуда, тускло поблескивало зеркало огромного шкафа, в углу виднелся пустой гамак. Скорее всего, обитавший здесь немец работал неподалеку в лесу. Мы зычно аукнули, Андреас нажал на клаксон, раздался оглушительный рев, но никто не ответил. Ничего не оставалось, как понуро сесть рядом с хижиной и кротко ждать.

В 6 вечера на дороге показался всадник. Это был долгожданный немец. Я бросился к нему навстречу.

«Tatu carreta?» — спросил я нетерпеливо.

Он посмотрел на меня, как на безумца, — и я понял, что сегодня гигантского броненосца нам не найти.