Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Он в сердцах плюнул и принялся распрягать лошадь.

«Шлюха!» — в сердцах ругнулся я, подражая Скотобойцу: испанское слово, если его произносить с горечью, хорошо выражало разочарование.

Комелли осклабился, в черной щетине блеснули белые зубы.

«Искать его, конечно, можно, но если не повезет, то не повезет. В прошлом году здесь, в монте, я видел норы, много-много, и сдуру решил на него поохотиться. Хотел просто посмотреть, какой он. Целый месяц мы с собаками по ночам обшаривали окрестности, но этим гадом даже не пахло нигде. Так что я сказал, да гори он синим пламенем! А потом, через три дня как-то вечером, когда я про эту сволочь и думать забыл, вдруг какой-то мелкий перебегает дорогу, ну прямо перед лошадью. Я спрыгнул, схватил его за хвост. Это было нетрудно, повезло просто. А больше я их никогда не видел».

Я, конечно, не надеялся увидеть живого и невредимого броненосца, притороченного к седлу Комелли, но втайне мечтал, что наш проводник найдет нору, следы или хотя бы помет, какой-нибудь оставленный броненосцем знак, и тогда мы начнем осторожно и старательно его выслеживать. А пока отправляться на поиски было бессмысленно.

Комелли похлопал лошадь по крупу и пустил пастись.

«Не расстраивайся, амиго, — ему явно хотелось меня утешить. — С этим каррето никогда не поймешь. Может заявиться к нам в лагерь хоть сегодня вечером. Вот тебе. — Он отвязал от своей котомки холщовый мешок. — Может, хоть немного порадует».

Я открыл мешок и осторожно заглянул внутрь. На дне я увидел большой рыжий мохнатый шар.

«Оно кусается?»

Комелли в ответ рассмеялся и покачал головой.

Я запустил руку в мешок и одного и другим вытащил четыре пушистых создания с блестящими глазами, вытянутыми любопытными мордами и длинными, в черное колечко, хвостами. Это были детеныши носухи, такие славные, что я на миг забыл о броненосце. Отважные зверьки тут же принялись, негромко рыча, карабкаться по мне, покусывать меня за уши и совать морды в карманы. Они так оживились, что в конце концов пришлось опустить их на землю. Неугомонные существа обрадовались еще больше, начали носиться друг за другом, кувыркаться и ловить свой хвост.

Взрослая носуха — довольно грозный зверь с огромными лошадиными зубами и неуемной страстью кусать, все, что движется, большое и маленькое. Они передвигаются группами, держат в страхе своих мелких соседей и жадно пожирают личинок, червяков, корни, только что вылупившихся птенцов — словом, все, что можно съесть. Комелли рассказал, что его собаки случайно наткнулись на самку с десятью детенышами. Они бросились наутек, мамаша вскарабкалась на дерево, малыши полезли за ней, но Комелли удалось поймать четверых. В юном возрасте они легко приручаются, а более забавных существ, чем ручные носухи, на свете найдется немного. Словом, я был очень рад их появлению.

Из жердей, связанных гибкими стеблями, мы соорудили для них небольшой загон. Внутри закрепили большую ветку — это была детская площадка со «шведской стенкой». За неимением лучшего угостили их вареной маниокой. Зверьки, шумно чавкая, ее немедленно сжевали, потребовали добавки и вскоре нажрались так, что бегать и даже ходить не могли, а лишь комично переваливались. Они устроились в углу, несколько минут задумчиво почесывали заметно округлившиеся животы и наконец уснули.

А мы задумались. Было понятно, что на одной маниоке они долго не проживут. Их желудки требуют мяса. Впрочем, наши тоже. Мы не видали его уже несколько дней, и так дольше продолжаться не могло. Мясо необходимо добыть. Однако не успели мы задаться вопросом, где его взять, как Провидение послало ответ.

В тот же день в Пасо-Роха с воплями и улюлюканьем внеслись двадцать пастухов. Они гнали перед собой разъяренного молодого быка.

«Portiju!» — завопил Комелли, вскочил и вытащил нож.

До сих пор мне казалось, что одного визита на бойню будет достаточно, чтобы превратить меня в пожизненного вегетарианца. Но сейчас, когда у нас на глазах, в 50 метрах от стоянки, набрасывали лассо на быка, я был настолько голоден, что почти не дрогнул, когда у меня на глазах его убили и начали свежевать.

Вскоре появился по локти забрызганный кровью Комелли. Он гордо нес на плече добрую половину бычьих ребер. Не прошло и нескольких минут, как ребра шкварчали и поджаривались на костре, и всего лишь через четверть часа после вторжения пастухов мы впервые за много дней лакомились мясом. Ножи казались избыточной роскошью. Мы держали длинные, изогнутые, словно луки, ребра в руках и вгрызались в мягкое, сочное мясо. Я пытался понять, почему у Элситы из такой же говядины получались одни лишь «резиновые подошвы».

«Здешнее мясо можно есть только в двух случаях, — дожевывая очередной кусок, объяснил Сэнди. — Или после того, как оно повисит несколько дней на солнце, или, как сейчас, сразу после того, как быка заколют, и он не успеет окоченеть. Свежатина, конечно, всегда лучше».

Я кивнул. Никогда в жизни я не ел такого вкусного мяса.