Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Йуханна ал-Асад, однако, использовал два других термина, говоря о себе, и оба они ассоциируются с ролью «автора». В «Космографии и географии Африки» он регулярно предстает как «el Compositore» — «сочинитель», «собиратель» или «составитель». Он знал итальянское слово autore и иногда использовал его, но для себя он выбрал подходящий итальянский эквивалент арабского муаллиф, что означает «компилятор, составитель»: многие арабские прозаические произведения представлялись с традиционной скромностью всего лишь как компиляции[632]. Аналогичным образом, в многочисленных упоминаниях о себе в «Знаменитых мужах» Йуханна ал-Асад называет себя «Interpres» — «переводчик», вместо латинского auctor. Здесь он снова заимствовал арабское словоупотребление, поскольку тарджама, слово, обозначающее биографию, биографическую заметку, также значит «перевод» или «толкование». А interpres — это мутарджим, переводчик, толкователь, биограф[633].

Interpres и Compositore в книгах Йуханны ал-Асада живут своей собственной жизнью. «Биограф говорит», «биограф запомнил», «автор там жил», «пишущий слышал», «пишущий это сам видел» и так далее — в третьем лице, когда «он» наносит визит, или убегает, или не помнит, или благодарит Бога. На более чем девяти сотнях листов «Географии» Йуханна ал-Асад писал «я» и использовал глаголы в первом лице лишь в редких случаях. Представляя историю о птице, Compositore задается вопросом, не припишут ли ему все недостатки, которые он заметил у африканцев, и ни одного из их достоинств, и внезапно восклицает: «Я поступлю как птица» (io faro como uno ucello), живущая и на земле, и на море[634].

Использование третьего лица и косвенного именования своей особы не было стандартным правилом в произведениях на арабском языке на протяжении веков. В автобиографической литературе, в том числе у ал-Газали и Ибн Халдуна, сам автор обычно именовался «я». Когда автор биографического словаря хотел поместить автопортрет в свою коллекцию жизнеописаний, он вполне мог писать «он», а не «я» в этой единственной словарной статье, но другие упоминания себя обычно были от первого лица, как мы только что видели в отрывке из «Некрологов» Ибн Халликана. Ал-Мукаддаси ввел собственные приключения в географический трактат «Лучшие подразделения», пользуясь местоимением «я»; и даже текст, написанный под диктовку, как описание путешествия Ибн Баттуты, пестрел оборотами «я отбыл», «я посетил», «я видел этого эмира» и тому подобными. В одном хадисе арабскому местоимению «я», ана, приписывается высокомерность звучания, но авторы все равно им пользовались почти всегда[635].

Упоминание себя в третьем лице не было и обычаем, который Йуханна ал-Асад мог бы перенять в Италии. Рассказ Спандугино про Турцию (1519), а также второе и третье письма Эрнандо Кортеса из Мексики, опубликованные в итальянском переводе в 1522–1524 годах, строились именно вокруг «я». Речевые маркировки от первого лица, как их называют ученые — «я видел», «я слышал» — считались гарантией подлинности в литературе о путешествиях XVI века[636]. Когда Рамузио взялся за редактирование «Африки» Джованни Леоне, открывающей его серию «Плавания и путешествия», он просто убрал «el Compositore» с большинства страниц и заменил его на «я» и на глаголы в первом лице. А переводчики на французский, латынь и английский работали по тексту Рамузио[637].

Зачем Йуханна ал-Асад изобрел этого «el Compositore»? Я думаю, что благодаря этому он обрел дистанцию: дистанцию от итальянской жизни и от своей жизни мусульманина в Магрибе; дистанцию, позволяющую ему какое-то время изображать христианина, размышлять о своей мусульманской идентичности, а затем, когда будет готов, вернуться целым и невредимым в Северную Африку.

***

Помогает ли нам эта измененная идентичность, превращение в писателя, составителя, переводчика и комментатора, отрезанного от непосредственных связей прямой исламской передачи, понять следующие поразительные слова в «Географии»: «Александр Македонский был пророком и царем, согласно нелепому высказыванию Мукаметто в Коране»? Даже если допустить, что он использовал не настоящее имя Мухаммада, а «Мукаметто», как позволяла ему такийя, чтобы избежать святотатства, это все равно скандально. Йуханна ал-Асад, возможно, понял это и удалил эти слова из одной из копий своей рукописи, поскольку «нелепое высказывание Мукаметто» не фигурирует в печатной версии Рамузио[638]. Но даже если автор использовал это выражение лишь временно, мы все равно должны попытаться объяснить это.