Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Он, Йуханна ал-Асад, должен «в своем деле сочинительства походить» на палача из истории в «Книге ста сказок» (nel libro del cento novelle). И затем он рассказывает историю о том, что значит ответственно исполнять свой долг. Человека приговаривают к порке, а палач — его хороший друг, который, как он надеется, окажет ему снисхождение. Вместо этого палач хлещет его кнутом особенно сильно и жестоко. Избитый мужчина кричит: «О, мой друг, ты очень скверно обходишься со своим товарищем». Палач отвечает: «Друг мой, наберись терпения. Я должен исполнять свой долг так, как надлежит»[305].

Однако если он, Йуханна ал-Асад, исполнит свой долг, то не подумают ли читатели, что он обладает пороками африканцев и лишен их достоинств? Предвидя такое подозрение, он рассказывает историю, в которой переосмысливается вопрос об ответственности. Ее он тоже нашел в «Ста сказках». Жила-была птица, которая могла жить как на суше, так и в воде. Она жила в воздухе вместе с другими птицами, пока не пришел король птиц и не потребовал причитающиеся ему подати. Тотчас же птица полетела к морю и сказала рыбам: «Вы знаете меня. Я навсегда с вами. Этот бездельник птичий король требует с меня подать». Рыбы приняли ее, и она оставалась с ними, «утешенная и успокоенная», пока не явился король рыб с требованием податей. Тогда птица вылетела из воды, вернулась к птицам и рассказала им ту же историю. Так она и продолжала, никогда не платя никаких налогов.

Из этого сей автор делает вывод, что всякий раз, когда человек видит, где ему лучше, он всегда направляется туда… Я поступлю, как эта птица… Если будут бранить африканцев, то [этот автор] прибегнет к очевидному оправданию — он родился не в Африке, а в Гранаде. А если станут поносить гранадцев, то он найдет оправдание в том, что воспитывался не в Гранаде[306].

Приведя одну за другой историю про палача и сказку о птице, Йуханна ал-Асад дает своим читателям ключ к пониманию его сочинений: он будет говорить правду «о вещах, как они есть», но при этом не станет привязывать себя к определенному месту. Скорее, он как автор будет волен в зависимости от цели перемещаться между разными культурными позициями.

История о птице не только повествует о хитрости и находчивости, но и была создана хитростью и находчивостью. В начале XVI века не существовало арабского сборника, который назывался бы «Сто сказок»[307]. Йуханна ал-Асад, по-видимому, пытался связать свои рассказы с арабскими переводами знаменитых старинных персидских сборников сказок Шахерезады, ходивших в различных формах под названием «Тысяча ночей» или «Тысяча и одна ночь». Ни в одном из этих произведений не встречаются сюжеты, напоминающие по содержанию или по типу сказки историю о птице, либо историю о старательном палаче. Но это не важно — европейцы времен Йуханны ал-Асада не могли знать ни точного названия, ни полного состава «Тысячи и одной ночи», а только отдельные сказки или мотивы, которые, в частности, были переведены с арабского на латынь стараниями замечательного Петра Альфонси в начале XII века, а затем на испанский и другие европейские языки[308]. Так что Йуханна ал-Асад мог, как по волшебству, своими силами вызвать к жизни арабский источник, не раскрывая его происхождения.

В то же время «Сто сказок» напоминали и про два итальянских сборника. Одним из них были сто историй «Декамерона» Боккаччо, экземпляры которого потоком текли из итальянских типографий, начиная с 1470‐х годов. Кроме того, существовал знаменитый сборник итальянских сказок, восходящий в различных рукописных традициях к XIII веку и появившийся в печати в Болонье в 1525 году под названием «Сто старинных сказок» («Le Ciento Novelle Antike»). Йуханна ал-Асад вполне мог слышать об этой книге: она печаталась со списка, сделанного в 1523 году для кардинала Пьетро Бембо, входившего в круг самого влиятельного из покровителей Йуханны, кардинала Эгидио да Витербо. Но ни в «Декамероне», полном ловкачей и хитрецов, ни в «Ста старинных сказках» (или в более ранних рукописных вариантах этого сборника) нет сюжетов или типов сказок, подобных историям палача и птицы-амфибии[309].

Итак, Йуханна ал-Асад изобрел источник для этих саморазоблачительных историй, который, как он, вероятно, надеялся, мог напоминать читателям и об арабском происхождении его рассказов, и о популярном итальянском сборнике. И тогда уже сочинил собственные сказки.

Что касается истории усердного палача, то я не нашла источника Йуханны ал-Асада. В противоположность его суровому палачу арабская и европейская традиции изобилуют историями о «сострадательном палаче», который по той или иной причине отпускает приговоренного, а также о приговоренном, который избегает наказания с помощью маскировки, притворства или подмены[310].