В Италии Йуханна ал-Асад также столкнулся с целой группой идей и повествований, связанных с маскировкой, уловками, хитростями и трюками, которые иногда осуждались, а часто приветствовались. Помимо Эзопа и Боккаччо, он мог заметить, переписывая арабский перевод Посланий апостола Павла для Альберто Пио, что апостол говорит о «хитрости» и обмане, обращаясь к коринфянам. С одной стороны (2 Кор. 11: 3), Павел боялся, чтобы их умы не «повредились» из‐за плохих проповедников, «как змий хитростью своею прельстил Еву»: Йуханна написал
Возможно, Йуханна ал-Асад также уловил, как писали об обмане в Риме начала 1520‐х годов, причем люди, связанные со Львом X и Климентом VII. Бальдассаре Кастильоне именно тогда спрашивал в своем «Придворном», не требуется ли «некоторая осторожная скрытность» для идеального придворного. Никколо Макиавелли и Франческо Гвиччардини размышляли о роли притворства, хитрости и откровенности в политической жизни: Макиавелли предупреждал государя, что под влиянием «превратностей фортуны» ему, возможно, придется нарушать слово и пойти против предписаний религии, делая при этом вид, что искренне следует им. Гвиччардини отмечал, что обман полезен только «в редких и важных случаях», но что гражданин должен прилагать «столько же старания, чтобы скрывать тайные мысли [от тирана], сколько прилагает [тиран], чтобы обнаружить их»[321]
.Таким образом, «Сто сказок» — придуманный источник историй Йуханны ал-Асада из введения к «Географии», — как и ухищрения его находчивой птицы, отзывались чем-то знакомым по обе стороны от Средиземного моря. С их помощью он строил для себя мост, такой, по которому мог переходить в обоих направлениях. Рассказами о палаче и о птице-амфибии он также советовал своим итальянским читателям не относить его безоговорочно к определенной группе, если они ждут от него правдивости.
Второй ключ к двойному видению Йуханны ал-Асада кроется в длинном и довольно критическом очерке о североафриканских прорицателях и магах, а также о различных мусульманских сектах. Он рассказывает нам, что некоторые люди практикуют обряд, называемый
Йуханна ал-Асад сам читал пояснения по поводу этого ритуала Джамал ад-Дина ал-Марджани и Ибн Халдуна. А главное, он видел, как проводят зайраджу: один раз — трое знатоков в Фесе в мечети Бу Инанийа, а в другой раз в Тунисе, под руководством «превосходнейшего мастера», потомка самого знаменитого ал-Марджани. В Фесе на мраморном полу нарисовали концентрические круги и проложили диаметры, а в определенных местах отметили стороны света, планеты, знаки зодиака, фазы луны, дни и месяцы года, буквы арабского алфавита, арабские цифры и другую подобную информацию. Прозвучал вопрос. С помощью долгой и сложной процедуры — в Фесе она тянулась целый летний день — буквы из слов в вопросе были разделены, заново сгруппированы и заменены определенными цифрами, которые соотнесли с особыми местами на чертеже зайраджи. Далее, после громоздких вычислений, связанных с углом наклона эклиптики в тот момент, они снова были превращены в буквы. Окончательный ответ предстал в характерном арабском стихотворном размере ат-тавил, описанном в книге Йуханны ал-Асада о поэзии. «И в стихе, созданном таким способом, содержится верный ответ на заданный вопрос… И предсказание никогда не подводит. Удивительная вещь! Пишущий это говорит, что никогда не видел ничего подобного в природе»[322]
.И вдруг, выразив такое восхищение зайраджей, Йуханна ал-Асад меняет тон и идет на попятный:
Автор должен сказать, что из‐за лени отказался изучать названный ритуал, хотя у него было и время, и наставник, готовый обучить его бесплатно. Но главное, он отказался из‐за того, что, по мнению мусульманских богословов, подобные обряды и учение запретны как обманные и почти как ересь. Их Писание гласит, что всякое предсказание бесполезно. Никто не знает будущего и его тайн, кроме Аллаха. Их инквизиторы часто сажают в тюрьму и преследуют тех, кто причастен к этому учению[323]
.