Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Третий подход сложился на основе устных сведений, сообщенных географам и историкам очевидцами-мусульманами, посетившими области к югу от Сахары, а также на основе материалов таких путешественников, как Ибн Баттута, писавших собственные отчеты. Хотя эта литература отчасти представляла Судан, то есть Страну черных сквозь фильтры высокого/низкого, в ней также приводились различные подробности о внешности, поведении, установлениях и занятиях, которые часто не учитывали эти иерархические категории высокого/низкого или противоречили им. Например, у Ибн Халдуна историческое описание королевства Мали под справедливым правлением Манса Мусы, «честного человека и великого короля», совершенно не согласуется с утверждением о легкомысленной возбудимости чернокожих первого из климатов, которую им приписывает его «Мукаддима». Его подробная картина написана по свежим данным и основана на беседах с людьми, побывавшими на месте, — с факихом, кади, воином, чьи имена он приводит[401].

Йуханна ал-Асад в своей «Географии» использует все три подхода[402]. В начале книги появляются негативные образы темнокожих, хотя и без явной попытки опереться на теорию климатов, когда он перечисляет «пороки» всех народов Африки:

Жители Земли черных… не имеют рассудка… и лишены сообразительности и практического склада. Они не имеют никаких познаний ни о чем и живут как животные, без закона и правил. Среди них много публичных женщин и рогоносцев. [Такие же пороки Йуханна ал-Асад приписывает сельским жителям и горным народам Берберии, а также обитателям Нумидии и Ливии, называя их «скотами» и «невеждами».] Исключение составляют живущие в больших городах, где немного больше здравого рассудка и человеческих чувств[403].

Точно так же в своем кратком изложении ранней истории Билад ас-Судана, в начале седьмой части, он использует старые общие места. «Как писали африканские космографы», народы земли черных когда-то «жили как звери, без короля и без господ, без республик и без правительства. Они едва умели сеять зерно». Никто не имел собственной жены, а вместо этого, проработав весь день в поле или на пастбище, укладывались спать на звериных шкурах, по десять-двенадцать человек в одной хижине. Некоторые из этих народов поклонялись солнцу и били перед ним поклоны каждое утро. Другие, например жители Валаты, поклонялись огню. В восточной части Земли черных жители были христианами, как и в Эфиопии[404].

Редактируя эти слова для публикации много лет спустя, Рамузио значительно усилил нецивилизованные качества темнокожих, изложив этот абзац в настоящем времени, а переводчики на французский язык и на латынь сделали затем то же самое[405]. Между тем лишь однажды в своей рукописи Йуханна ал-Асад написал, что конкретная община темнокожих живет таким же образом и в его время — это ужасные горцы района Борну, причем сам он этих людей не видел:

Летом они ходят голыми, если не считать куска кожи, прикрывающего срамные места; зимой они закутываются в бараньи шкуры, на которых также и спят. У этих людей нет никакой веры, ни христианской, ни иудейской, ни магометанской, и в этом они подобны животным. У них общие жены, женщины работают так же, как и мужчины, и живут все вместе, как будто они одна семья… Согласно тому, что сей автор услышал от купца, знавшего язык этих горцев и разговаривавшего с ними, они даже не дают людям собственных имен… а просто называют их по какому-то признаку… например, длинный… или короткий[406].

В одном ряду с этой картиной нецивилизованной жизни стоят презрительные отзывы Йуханны ал-Асада о чертах некоторых жителей стран к югу от Сахары: «люди Замфары высокого роста, но очень черны, с широкими лицами мужланов»; в Кацине «население очень черное, у людей толстенные носы и губы»[407]. Здесь он следует старым формулам выражения предубежденности к цветным, встречающимся среди берберов и арабов, хотя к тому времени, когда он писал эти слова, в литературе о путешествиях и в других текстах уже давно появились более одобрительные оценки внешности чернокожих. Это все еще было связано с инверсией статуса, поскольку восхваляемая красота часто была красотой рабынь или евнухов. Так, Ибн Баттута описывал рабынь из Таккада (Азелик), далеко к востоку от Гао в современном Нигере, как «красавиц» и пытался купить одну из них для себя. Но он также нашел «красивым» нарядного юношу в королевском городе Мали: цепь на его ноге оказалась не признаком рабства, а символом решения выучить Коран наизусть[408].