Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Африка, которую он представил европейцам в своей рукописи 1526 года, отличалась от той, которую они унаследовали от древних и средневековых авторов. Для европейцев она издавна представляла собой «третью часть света». Им были знакомы, прежде всего, Египет, Эфиопия и североафриканские города, описанные много столетий назад Страбоном и Плинием Старшим. Теперь христианские купцы, солдаты и бывшие пленные сообщали новые подробности о Северной Африке, а португальские моряки — о прибрежных районах Западной Африки, но Иоанн Боэмус в 1520 году все еще цитировал Геродота в посвященной Африке главе своей книги об обычаях всех народов. Египтяне у него поклонялись кошкам, крокодилам и другим животным, а к западу от Египта жили троглодиты и амазонки. Если не считать Египта, Африка в воображении европейцев была континентом крайностей: с одной стороны — засушливым и бесплодным, с другой — плодородным и изобильным. Разнообразие ее животных было «изумительным», люди, ее населявшие, напоминали животных своей речью, а образ жизни вели жестокий, кочевой и нецивилизованный. Как гласила старинная поговорка, ставшая афоризмом еще у древних греков и все еще жившая в Европе: «Африка всегда приносит нам что-то новое и ранее никогда не виданное». И это новое вполне могло оказаться капризом природы, пугающим сюрпризом, вроде жутких гибридов, порождаемых, согласно Плинию, в результате того, что самки животных в Африке спариваются с самцами всех видов[417].

И эту невероятную, наводящую ужас, непрестанно удивляющую новизной Африку Йуханна ал-Асад опустил на землю, просто описав ее города, деревни, горы и пески, ее династии и племена, жестокие войны, стук ткацких станков и грохот молотков ее повседневной жизни.

***

Одну новость об Африке Йуханна ал-Асад, возможно, мог счесть важной, но она странным образом не отразилась в его «Географии»: существование мыса на юге африканского материка, который в 1488 году обогнули португальцы, а мореплаватель из Индийского океана Ибн Маджид независимо от них описал в рукописи, датируемой 895/1489–1490 годами. Ал-Ваззан знал и упоминал о присутствии португальцев у берегов Гвинеи и вполне мог услышать об их очередном открытии в кругу дипломатов, особенно в Каире, где португальское мореплавание в Индийском океане было злободневным вопросом. На карте, которую подарил бывалый турецкий адмирал Пири Реис султану Селиму в Каире в 923/1517 году — когда ал-Ваззан был в городе, — нарисованы португальские корабли, плывущие к этому мысу. Пири Реис многое узнал об их плаваниях от самих португальских моряков. Оказавшись в Италии, ал-Ваззан должен был убедиться, что мыс Доброй Надежды хорошо известен. В издании «Географии Птолемея» 1525 года, вышедшем в Страсбурге, на картах Африки по-прежнему красовались традиционные безголовые люди, но на одной из карт появился мыс Доброй Надежды и много городов по всему побережью[418].

Возможно, Йуханна ал-Асад не упомянул об этом, потому что его не слишком интересовали береговые линии, за исключением тех случаев, когда они могли укрывать пиратов: он не мыслил как мореплаватель, которому нужна карта с каждой бухтой и мысом. Его взгляд географа привлекали внутренние пространства суши и их обитатели, а также сухопутные расстояния[419]. Но, как в случае с печатным станком, его молчание могло быть и преднамеренным. В его повествовании первостепенную актуальность имели португальские захваты пунктов вдоль марокканского побережья, связанные с большими надеждами на их христианизацию, — и мы видели, с какой разумной взвешенностью он описывал эти события и сопротивление марокканцев. А далекую оконечность Африки можно было оставить в тени, не доверяя ни португальским христианам, ни арабским мореплавателям-мусульманам. Умолчание служило ему способом сберечь Африку с ее просторами для себя, сохранить ее принадлежность мусульманам и африканским народам, а не христианам Европы.

Глава 6 Между исламом и христианством

В книге Йуханны ал-Асада «Космография и география Африки» ощущается нелегкий переход, колебания между идентичностью мусульманина и новообращенного христианина. Здесь чувствуется сильнейшее внутреннее напряжение, как и напряженность между автором и воображаемыми читателями, христианами и мусульманами. Применяемый им литературный прием хила, то есть использование «ловких способов, чтобы выпутаться из трудного положения», был комплексным. Он писал о двух религиях относительно беспристрастно, что само по себе являлось необычным ходом в то время. Кроме того, он создал текст, который имел некоторые характерные признаки авторства мусульманина и демонстрировал положительную оценку ислама, но не выражал в полной мере исламскую веру и мировоззрение, оставляя место для иных взглядов.