Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Что касается рассказа о различных доктринах и ересях в исламе, то первым побуждением Йуханны ал-Асада было описать и классифицировать их. «Семьдесят две основные секты возникли из веры Мухаммада», — пишет он, слегка искажая высказывание Пророка, который назвал число семьдесят три, — «и каждая думает, что является достойной и истинной сектой, которая приведет к спасению». Подобными ссылками некоторые мусульманские историки на протяжении веков обосновывали свои сочинения по истории течений и их реформаторов в исламе. Аш-Шахрастани (ум. 548/1153), один из самых важных, пересказал остальную часть хадиса со словами Пророка: «…и из семидесяти трех только у одного есть уверенность в спасении». Йуханна ал-Асад продолжал:

Я возлагаю на себя обязанность передать взгляды каждой секты, какими нахожу их в их трудах, без одобрения или предубеждения, не объявляя, какие правильны, а какие неправильны, какие истинны, а какие ложны; хотя на деле проблески истины и запах лжи не останутся незамеченными умами, сведущими в интеллектуальных вопросах. А Бог будет нам в помощь[473].

Аш-Шахрастани действительно время от времени употреблял слово «ересь», но его «Книга о религиях и сектах» не была проникнута духом насилия[474]. Йуханна ал-Асад рекомендовал аналогичную книгу энциклопедиста XIV века Ибн ал-Акфани[475].

Таким образом, мы видим, что в то время, когда он писал свою «Космографию и географию Африки», Йуханна ал-Асад не пылал страстью к джихаду, или священной войне, и что такая позиция была не нова. Да и вернувшись в Фес, он, похоже, не воспринял радикальную и эсхатологическую версию обязанности «бороться» и «прилагать усилия» (значения корня глагола джахада).

Находясь на службе у султанов в Африке, ал-Ваззан узнал несколько форм джихада. Самым очевидным был призыв сражаться против португальских христиан, захватывавших города вдоль атлантического и средиземноморского побережья Марокко. «Предпочтительнее не начинать военные действия против неприятеля, — говорилось в комментарии маликитов, — предварительно не призвав его принять ислам, если только неприятель не идет в наступление». Самым влиятельным сторонником такого джихада в фесских медресе в юности ал-Ваззана был суфийский правовед и поэт ат-Тази (ум. 920/1514). Услыхав о позорном мирном договоре Мухаммада аш-Шейха с португальцами в 876/1471 году, заключенном для того, чтобы он мог завладеть Фесом для Ваттасидов, ат-Тази воскликнул:

О, правоверные, что за великая беспечность поселилась в ваших сердцах? <…> Разве вы не знаете, что ваши враги… используют всяческие уловки, чтобы добраться до вас? <…> Вы разъединены с вашими братьями-мусульманами и вас нисколько не заботит, что религия Повелителя пророков подвергается унижению и что правоверных захватывают в плен… [Люди этой земли] будут закованы в цепи… У них отнимут имущество, отберут их женщин… и [неверные] соблазнами отвратят их от их религии… Что же это за безразличие по отношению к вашим братьям, о мусульмане?

Магрибу нужен «справедливый вождь», который «построит [мусульман] в боевые порядки… Вестник возвестил: „Рай под сенью [обнаженных] мечей“»[476].

Султан Мухаммад ал-Буртукали откликнулся на этот призыв, и, как мы видели, ал-Ваззан помогал и служил ему в этом деле. Но, говоря о «справедливом вожде», ат-Тази имел в виду человека с более высокими амбициями, чем у приземленных Ваттасидов. Ал-Ваззан видел принца, претендующего на такую харизму, в лице саадитского шерифа Мухаммада ал-Каима: этот потомок пророка вел безжалостный джихад против португальцев и мог следовать «прямому пути» ал-Джазули и суфийских святых, одновременно стремясь утвердить у власти свою династию, как было предсказано его сыновьям. В качестве дипломата ал-Ваззан помог наладить сотрудничество между этим шерифом и Мухаммедом ал-Буртукали в священной войне против христиан, но и его, и его султана должны были тревожить экспансионистские настроения в понимании джихада саадитами. В 931/1525 году один из сыновей шерифа отнял Марракеш у его племенного князя, и султан Ваттасидов был вынужден признать власть Саадитов над Южным Марокко. Если известие об этом дошло до Йуханны ал-Асада в Риме, то он, наверно, понял, что его подозрения подтвердились[477].