В книжках у старух вроде этой обязательно водились кошки. Одна, а то и целый выводок. Но в этой хижине все вокруг заполонили сушеные травы: они свисали со стены душистыми связками, лежали разложенные на лавке, стояли в глиняном кувшине с отбитым краем. От медового аромата мягко закружилась голова, но запах был не тот, пугающий, что заполнял дворцовые покои. В сухоцветах не было видно ни одного колокольчика. И еще было тепло, очень.
– Ешь и пей, раз уж пришла, – хозяйка поставила перед ней деревянную кружку и чашку с двумя дымящимися картофелинами. Дуя на обуглившуюся кожицу, Ханна впилась в желтоватую мякоть. Обжигающе горячая, с крупинками соли и приставшими зернышками укропа – после дворцовых сладостей и липнувшей к зубам подгоревшей кашей, которой ей приходилось перебиваться всем эти годы, даже жесткие как камень лепешки показались ей настоящим угощением.
Старуха уселась напротив, потягивая пахнущий медом отвар. Кожа у нее была темной, похожей на морщинистую кору. Воробей выбрался из шали и теперь скакал по столу, склевывая крошки. Одна ножка у него была деревянной, тонкой работы, с цепкими коготочками. Старенький чайник тоже весь был разрисован завитками земляники. Спросонья Ханне показалось, что на каждой ягоде блестит роса, а стоило протянуть руку – и влажная сладкая капля сама упала в ладонь, незаметно оказавшись на языке. Сладко.
– Рассказывай.
И девочка заговорила, хотя ей, разморенной теплом, сейчас больше всего хотелось спать. Рассказала и про замок, и про статую отца, и про холодный призрак с лицом красавицы, что преследовал ее пятам. Старуха молча слушала, не перебивая. И отчего-то казалось, что всю историю Ханны она знает наперед.
Кукла