Путеводная звезда. Зачарованный замок

Ханна подняла голову, пытаясь разглядеть свет между нависшими кронами. А увидела темнеющую на прогалине хижину. Наверное, охотничий домик.

Дверь долго не поддавалась, примерзла. Раздосадованные духи пчелами вились вокруг нее, некоторые даже залетели с ней внутрь, но тут же шмыгнули в трубу, стоило высечь искру огня.

Только не спи, не засыпай.

Отсыревшие дрова никак не хотели разгораться. В углу Ханна отыскала старое, покрытое сосновыми иголками одеяло. Ткань казалась серой от пыли, но даже под ней удалось кое-как согреться. А уж когда огонь в очаге разошелся, за веселым потрескиванием не стало слышно заунывных песен вьюги.

Ставни разрисовались морозными подтеками, но проникнуть внутрь эльфы так и не осмелились. Убаюканная теплом, Ханна уснула. Скрученная кора так и поблескивала на руке серебристым браслетом.

Вкус земляники

Волшебная звезда была видна и днем. Ее побледневший, но все же различимый силуэт держался в небе до конца Святок. После же, если верить рассказам няни, звезда погружалась в воду и растворялась серебром, очищая озера и реки. Ханна вспомнила об этом, когда утром попыталась согреть воды в кособоком закопченном котелке. Раздосадованные эльфы постарались за ночь на славу, завалив дверь снегом по самую притолоку. Ну, ей не впервой выбираться через окно.

Впервые за все время ей не снился замок. Словно испарился из ее памяти вместе с туманом.

А это еще откуда?

Ханна в недоумении вертела браслет. Тот свободно болтался вокруг слишком тонкого запястья, однако же сниматься не хотел. По ободку бежал переливчатый тонкий узор. Ах да, подарок от снежных эльфов.

Можно было бы попробовать его разбить. Или растопить, подержав над зажженной свечой.

Снаружи раздался крик петуха. Далеко-далеко, но Ханна его узнала. Шут частенько обряжался в раскрашенные перья и ходил так по коридорам, то кукарекая, то блея овцой.

Где-то поблизости была деревня. Она снова может попасть домой.

Снег за ночь покрылся ледяной коркой, но в углу нашлась пара лыж. Громоздких, с широкими, грубо вырезанными носами. Ходить в них было нелегко, но все же лучше, чем проваливаться по колено.

Дома виднелись по ту сторону замерзшей реки. Из печных труб валил дым, слышался лай собак. Но нигде не было видно белоснежных шпилей церкви, куда они с няней ходили каждое воскресенье.

Чужая деревня, чужие люди. Вот почему Ханна не спешила стучаться в потемневшие двери. Спрятавшись то в кустах, то за покосившейся изгородью, девочка наблюдала, как то тут, то там из домов выходили люди. Кто колол дрова, кто спешил в ближайшую лавку и возвращался с полной охапкой перевязанных свертков. Деревца возле жилищ были убраны разноцветными флажками – гораздо скромнее, чем на улицах ее родного города.

Собрав всю решимость, Ханна хотела было зайти в ближайший двор, где женщина в белом переднике кормила кур, как метко пущенный снежок разбился о каменную кладку.

– Нищенка! – ватага закутанных ребятишек залегла за углом ближайшего дома. В арсенале у них были обломанные с карнизов ледышки и палки, которыми они ударяли в пустые банки для пущего устрашения. – Пошла прочь!

Ханна попятилась. Затем побежала, поскальзываясь на обледенелой тропе. Женщина в фартуке перестала бросать зерно, всматриваясь в их сторону. Она была далеко – а куски снега летели все чаще, больно ударяя по худым икрам. Пару раз Хана чуть не упала, и случайно свернула не туда. Мостки через реку остались где-то далеко позади, как и остальные строения, а преследователи все не отставали. Похоже, такая игра пришлась им по вкусу.

– Здесь не любят побирушек! – неслось ей след вместе со свистом и гиканьем. Не разбирая дороги, Ханна забежала в чей-то огород. Вернее, поняла, что перепрыгивает через запорошенные снегом грядки, так как никакой изгороди, даже пугала, вокруг не было. Ребятишки, как ни странно, больше не решались ее преследовать, продолжая издали выкрикивать обидные слова.

Крытая дерном землянка обнаружилась за несколькими тощими деревцами. Кособокая, косая на одно окошко, совсем как ее хозяйка, неподвижно стоявшая в дверях.

– Вот и гости. Не зря сорока все утро старалась, – проскрипела старуха, зорко оглядывая Ханну с головы до ног из-под разлохмаченного платка. В теплых складках недовольно чирикал воробей, крупная серьга в форме свернувшейся ящерицы поблескивала в серебристо-белых волосах.

– Ну, заходи. Я не ведьма, детей не ем.

Хотелось бы верить, хоть длинный крючковатый нос и бородавка над глазом говорили об обратном. Но из землянки повеяло таким теплом, таким запахом печеных лепешек, что ноги Ханны сами переступили через порог.