Путевые чудесные приключения барона Мюнхаузена

Вдруг навстречу ему пролетел другой орел; он взглянул на меня с явным неудовольствием; после обычных приветствий и какого-то немого, но понятного им языка, они помчались по одному направленно.

Через два часа перед нами открылась снежная вершина горы-гиганта, с великолепными окрестностями. Орлы опустились на вершину, и я скоро догадался, что это был Мон-Блан. День был ясный и тихий, как сон ребенка. Под нами раскидывались села, фермы, реки, цепи гор, долины, озера, дороги, стада и охотники, и все это сливалось в одну стройную и яркую панораму. Вдали на севере виднелся Швейцарский оберланд, с его прелестными деревушками; к югу — Итальянские равнины, роскошные, как Персидские ковры; направо и налево — ряды гранитных скал, обильная растительность и шумные водопады. Женевское озеро, как изумруд в эмали, горело чудным цветом, так что лучше и богаче этой картины я ничего не видел от роду.

Когда я отдохнул и насладился бесподобным видом, орлы собрались в новый путь; они понеслись к Тенерифскому пику. На Мон-Блане я не мог оставить своего возницу, потому что без проводника невозможно было спуститься вниз; здесь тоже не видел никакого средства. Между тем, орлы, видимо утомленные и, под влиянием сильного солнечного жара, заснули; я не замедлил последовать их примеру. Когда солнце закатилось за горизонт и настали прохладные сумерки, я проснулся. Спутники мои уже давно пробудились; взмахнув крыльями и вытянув шеи, они направились к южной Америке. Луна освещала океан, и я любовался зрелищем бесчисленного множества островов, рассеянных по дороге. На рассвете мы достигли твердой земли и спустились на темя очень высокой горы. В ту самую минуту, месяц, прорезав дымчатые облака, скользнул палевым светом, и я увидел род кустарника, покрытого плодами, похожими на ягоды; орлы пожирали их с жадностью. Я старался распознать, где мы находимся, но туманы и облака затеняли все глубоким мраком; и что особенно было неприятно, кругом нас, на самом близком расстоянии, раздавался потрясающий вой диких зверей. С первыми лучами утра, когда сделалось ясно, я подошел к загадочным плодам и, вынув нож, отрезал себе кусочек. И что же? Это был жареный бык, в небольших котлетах; я попробовал и нашел их превосходными. Нарезав нисколько ломтей, я спрятал их в карман, где отыскалась корка хлеба, взятая с Моргата, две или три пули, попавшие сюда на Гибралтарской скале. Завтрак мой был вкусней царского. Затем я отрезал еще два больших куска и, перевязав их ниткой, повесил на шею орла для сбережения.Уложив провизию, я увидел другой плод, вроде надутого пузыря; проколов его ножичком, я заметил влагу, подобную Голландскому джину; она потекла широкой струей, и чудесно утолила мою жажду.

Пока мои орлы отдыхали, я успел сделать очень хорошую прогулку. Недалеко было озеро, окаймленное густым лесом; желая осведомиться, что здесь было интересного, я пошел к его берегу. Воды озера искрились оранжевым цветом; на них плавали растения с огромными листами. Здесь я в первый раз увидел знаменитый цветок-Викторию. Это открытие принадлежит, без сомнения, мне, но я вовсе не думал прославиться, как ботаник, и потому оставил дело без внимания. Между тем, взобравшись на этот цветок, я нашел, что листы его очень тверды; из них я устроил себе зонтик, который уже давно был нужен мне, от дождя и жару.

Возвратившись к орлам, я заметил, что они с нетерпением ожидали меня. Когда я сел на свое место, накрывшись новым зонтиком, они немедленно поднялись, и, кажется, вовсе не заметили прибавленной ноши. В полчаса — не больше — мы миновали Мексиканский оазис и влетели в северную Америку. Еще несколько минут, и перед нами раскинулись белые полярные пустыни, которым я обрадовался, посетив их во второй раз. В стороне я увидел памятник, поставленный мной, если вы помните, во время моего первого путешествия.

Прежде чем, мы достигли ледовитого океана, холод начал беспокоить меня. Вспомнив, что со мной есть крепкий напиток, я глотнул его и совершенно согрелся. Около Гудзонова залива, мы встретили множество кораблей и Индейцев, спешивших с товарами к торговому порту.

В это время я так привык к своему орлу, что сидел на нем, как в креслах, и озирал окрестные предметы с невозмутимым спокойствием. Рукам моим было тепло, потому что я прятал их в перья; если уставал, ложился на шею орла и даже иногда решался вздремнуть в этом положении.

Под 79 градусом орлы стали лететь с особенной быстротой; я думаю затем, чтоб согреться от холоду. Но вот несчастье, о котором я и теперь не могу вспомнить без лихорадочного трепета. Когда уже не было видно ни земли, ни жизни, орлы, разлетавшись очень быстро, ударились головой о прозрачное тело; это было облако, замороженное холодом, и твердое, как камень.