Путевые чудесные приключения барона Мюнхаузена

На тридцать восьмой день нашего странствия мы подъехали к противоположной стороне. Здесь мы встретили неизвестное нам растение — маньолию, огромного размера, а на нем всевозможные фрукты — груши, яблоки, абрикосы и тысячи других, совершенно нового вкуса. На этих растениях были птичьи гнезда необыкновенной величины. Так одно было в окружности в два раза больше купола Св. Петра в Риме. Оно было свито из древесных ветвей, очень искусно сплетенных. В гнезде лежало до пятисот яиц, из которых каждое было величиной с большое колесо. Открыв одно с великим усилием, мы увидали бесперого птенца, очень изящной формы. Едва мы выпустили его на волю, как мать его — здоровенная птица, схвативши нашего капитана в когти, подняла его к облакам и потом бросила вниз; к счастью он упал в море, но возвратился на корабль без зубов, потому что эта свирепая птица выбила их крыльями, когда несла его вверх.

На обратном пути, мы взяли другое направление и видели множество новых интересных предметов. Между прочим, мы застрелили двух диких кабанов; у каждого торчал один рог между глазами, почти так же, как у жителей упомянутого острова. Потом мы осведомились, что этих зверей можно обучать для верховой езды и вешать на их рога до пятидесяти пудов какой угодно клади.

Мимоходом, около одной отмели, мы заметили трех людей, повешенных за ноги. Расспросив, я узнал, что это были три путешественника, наказанные за то, что, возвратившись домой, обманули своих друзей, рассказав им о небывалых вещах. Впрочем это дело не касалось меня; я ограничиваюсь всегда одними фактами.

Прибыв на корабль, мы отчалили; едва отъехали от берега, как к крайнему нашему изумлению, дерева начали кланяться нам; каждое из них, мерным тактом: наклонилось два раза в пояс, и потом все выпрямились по-прежнему. Нельзя было не подумать, что посещение наше было приятно им.

Путешествуя без компаса, мы вошли в море, которое показалось нам почти черного цвета. Попробовав его воду, мы нашли ее превосходнейшим вином, и с трудом оторвали матросов от дарового напитка. Через несколько часов окружили нас киты и другие животные необычайной величины; особенно один из них был колоссальной меры. Мы наехали прямо на него, и это чудовище втянуло наш корабль, со всеми его снарядами, в свою широкую пасть; потом, разинув ее еще шире и забрав в нее целое озеро воды, проглотило нас совершенно. Легко вообразить, что это было за брюхо, когда корабль наш, с мачтами и парусами, поместился в нем так удобно, как будто мы стояли на якоре в спокойном порту. Температура была теплая и не совсем удобная для дыхания. На дне этого урода-желудка валялись якоря, канаты, лодки, шлюпки и несколько разбитых или полусгнивших кораблей; все это было проглочено страшным животным. Темнота была непроглядная — ни солнца, ни месяца; только в каком-то углу мерцала бледная лампа. Каждый день нас качало сильным приливом и заносило песком. Животное с каждым глотком воды забирало ее не меньше Женевского озера, а это озеро, как вы знаете, тридцать миль в окружности. На другой день, когда корабль сидел на мели, мы с капитаном сошли с него, засветив фонари. Прогулка наша внутри кита была самая занимательная; мы встретили людей всех наций, на площади, очень похожей на Вандомскую. Здесь толпилось народу тысяч десять; шло совещание, как бы выйти на свет божий из этой темной пропасти; некоторые оставались здесь по несколько лет. Между ними были дети, никогда не видевшие ни солнца, ни земли. В ту самую минуту, как начался жаркий диспут, животное почувствовало жажду и глотнуло воды; поток ее был так быстр и глубок, что мы принуждены были, сломя голову, бежать по домам, иначе рисковали захлебнуться или потонуть. Дождавшись нового отлива, мы положили общим советом — связать две большие мачты, и когда наша тюрьма разинет свою пасть, немедленно пропустить их в ее глотку, чтоб она не закрылась. Задумано и сделано. Сотня коренастых людей была выбрана для этой работы. Как только животное растворило рот, мы поставили свой снаряд так, что верхний конец его был воткнут в нёбо, а нижний — в язык. Таким образом распахнув рот кита, мы дождались прилива и вышли на небольших лодках в открытое море. Дневной свет, после трехмесячного заключения в гнилом воздухе и совершенной темноте, обрадовал наш взор невыразимо. Когда мы все освободились от этого всемирного обжоры, корабли наши составили вместе огромной флот — всех наций и самых разнообразных флагов.