Рассказав это происшествие губернатору, я возбудил общее удивление. Он велел немедленно привести домой убитых зверей. Шкура льва, очень хорошо сохраненная и переделанная в табачные мешочки, была представлена мной Голландским Бургомистрам, а они упросили меня принять тысячу дукатов.
Из крокодила же мы набили чучело, которое составляет одну из капитальных редкостей Амстердамского музеума. Показывая ее посетителям, старый смотритель очень наивно повторяет историю моей победы, раскрашивая ее на свой лад, как это, обыкновенно, бывает в подобных случаях и называя меня «господин великий барон». Иногда он так завирается, что будто крокодил, повернув хвостом, вышиб у меня нож из руки и, проглотив его нечаянно, разрезал себе сердце, отчего и умер немедленно. С тем вместе он прибавляет, что будто я, ухватив льва за гриву, отрубил ему голову так легко, как голубю.
После этого я начинаю бояться, что справедливость моей повести будет заподозрена; иной подумает, что все эти нелепости я изобрел сам, ради пустой потехи моих маленьких читателей. Впрочем есть пословица: «не любо не слушай, а лгать не мешай».
Глава II
Если вы знаете, что такое тропический жар и бедная жизнь на Цейлоне, вы поверите, что я охотно оставил и остров и южное солнце. И вот корабль понес меня к берегам Италии, страны цветов, поэзии и католического безумия. Италия рисовалась в моей молодой фантазии земным раем, где песня, весна и полное счастье человека никогда не прекращаются. На деле вышло совсем иначе; посмотрев на толстых и пьяных монахов, увидев жирного и тупоглазого папу, окруженного китайским церемониалом, пожалев о бедности прекрасного народа, я решился побывать в стране снегов, — на другом конце Европы. Среди зимы я отправился в Россию. Легко одетый и верхом я чувствовал действие холода тем сильней, чем ближе подавался к северо-востоку. Вступив на границу Польши, первый предмет, замеченный мной на дороге, был бедный старик полунагой, дрожавший от морозу, голодный и истомленный, он лежал на перепутье; мне стало жалко бедняка. Хоть я сам был одет не очень тепло, но все же мне было лучше этого несчастного старика. Сняв верхний плащ, я покрыл им окоченевшего нищего, и услышал от него слово искренней благодарности. «Ваше доброе дело, — сказал он, — не погибнет даром; вас сторицей вознаградит тот, кто сильней и справедливей нас.»
Я продолжал ехать. На пути моем, необыкновенно монотонном и безлюдном, кое-где попадались деревни, построенные без плана, занесенный снегом и с виду очень бедные. Узкие окна, дырявые крыши, бревенчатые заборы или плетни, иногда лай собаки, иногда печальная песня горемыки — крестьянина, все это наводило на душу тяжелую тоску. На белой, безбрежной скатерти снега, ослепительной белизны, не было ни одной отрадной картины. Да, подумал я, царская власть не хуже морового поветрия проходит по народу, — подумав это, я дал шпоры уставшему коню и поехал дальше.
Наступил вечер. Заметив вдали что-то похожее на ствол дерева, торчавший над кучей снега, я, ради безопасности, положил около себя пистолеты и лег на снегу; сон мой был так крепок, что я не раскрыл глаз до самого рассвета. Вообразите мое изумление, когда я, проснувшись, увидел себя среди деревни, на кладбище, — а лошадь моя висела за узду на кресте колокольни.
Дело впрочем скоро объяснилось. Накануне, деревню занесло снегом, а к утру он растаял. Что я вечером принял за ствол дерева, привязав к нему усталого коня, то было высокой церковью.
Не размышляя дальше, я взял пистолет, выстрелил по узде и рассек ее пополам, так что лошадь упала вниз; я сел на нее и поскакал дальше.
Углубившись в Россию, я наконец нашел неудобным путешествие верхом. Применяясь к обычаям страны, я сел в одиночные сани и отправился прямо в Петербург. Не помню где, — но это было ночью — я встретился с голодным волком. Уставив в меня огненные зрачки, он долго гнался за санями. Спасения не было; приникнув ниц, я пустил лошадь во всю прыть, чтоб избежать погони кровожадного зверя. Но было поздно; он настиг меня и, не заметив никого в санях, бешено бросился на лошадь. Вцепившись в ее заднюю часть, он яростно пожирал бедное животное до тех пор, пока ее обглоданный остов не повалился на землю. Приподняв голову и заметив волка между оглоблями и в конной сбруе, я дал ему такой горячий удар плетью, что он, испугавшись помчал меня в тех же санях быстрей съеденной клячи. Через несколько дней мы прибыли в Русскую столицу совершенно благополучно.
Не стану обременять вас описанием великолепного города, а повторю стихи русского поэта: