Путевые чудесные приключения барона Мюнхаузена

Но охота, я думаю, очень наскучила вам; по-правде сказать, она надоела и мне. Для разнообразия рассказа, я поведу вас, читатель, на войну, которую страстно любят короли, дураки и дети (простите за сближение — в нем много правды.)

С давних пор мне хотелось повоевать, потому что в моих жилах текла кровь старых Ливонских рыцарей. Долго я думал, под чьим бы знаменем мне подраться; наконец убедился, что всего лучше воевать с Турками: во-первых потому, что их легче бить, чем кого-нибудь; во-вторых потому, что я мог идти под самым надежным орлом Русского царя, который, как известно не посылает менее двухсот тысяч войска, хоть бы дело шло о завоевании трех колмыцких кибиток. И вот я, в качестве кавалерийского капитана, отправился на берега Дуная.

Долго мы шли то степями, то гадкими дорогами, и наконец расположились на берегах Прута, на том самом месте, где некогда Петр I чуть-чуть не потерял головы вместе с армией. Подвиги наши были чудом храбрости; в несколько дней мы одержали несколько побед, прогнали врага и вдоволь захватили пленных.

Скромность не позволяет мне говорить о моем личном мужестве, потому что победы кому бы они ни принадлежали, всегда приписываются главнокомандующему, или лучше, царям и царицам, которые даже не нюхали пороху нигде, кроме парадов и разводов, не видели ни поля сражения, ни врага. Льстецы иногда называют их великими победителями, хоть им целую жизнь не довелось подраться даже с ветряными мельницами. Но не в этом дело.

Нельзя, однако ж, умолчать об одном доблестном подвиге, потому что история непременно раструбит его. Это было под Очаковым. К вечеру завязался жаркий огонь между моими Гусарами и Янычарами. Воспламенившись, я бросился на своем арабском жеребце вперед, молнией ударил на неприятеля и, прочистив саблей широкую дорогу, врезался в самый центр чалмоносных голов. Всякий удар острой стали — направо и налево сеял смерть и разрушение. Турки бросились бежать, как они никогда не бегали со времени Магомета. Поле услано было трупами, оружием, стонавшими раненными, издыхавшими лошадьми, оторванными членами, полито кровью и оглашено предсмертной молитвой или проклятиями. Но состраданиям или слезам, в эти минуты, нет места; одна жажда крови, жестокость и месть одушевляют воина. Увидев бегство неприятельского отряда, я пустился преследовать его и, забывшись, влетел через растворенные ворота, в самый город. Оглянувшись кругом, я не видел около себя ни одного из своих гусаров. Они, верно, были повоздержанней меня, и остались за дверями. Не раздумывая дольше, я повел поить своего усталого коня из колодезя, вырытого на площади. Удивляясь, что он пил слишком долго, я обернулся назад и, к крайнему изумлению, увидел, что вода лилась из него, как из жолоба. Задние части моего арабского рысака были отбиты; потом я рассудил, что они были оторваны тяжелыми воротами Очакова, которые наскоро затворились в ту самую минуту, когда я въезжал в крепость. Потерять такого дорогого коня было жалко; я обратился к кузнецу; спасибо ему, он помог горю. Связав накрепко разбитые члены, он сколотил их гвоздями, обложил скобками, залечил рану, положив на нее лавровые листы. Из этих листов впоследствии разросся самый свежий лавровый венок, которым украсилась моя победа.

Глава VI Восхождение Барона на луну. Спуск его на землю. Служба Султану и посольство в Петербург