Путевые чудесные приключения барона Мюнхаузена

Истратив однажды весь запас дроби, я вдруг увидел перед собой огромную лань; она так отважно смотрела на меня, как будто кто подсказал ей, что в карманах моих не было ни одного заряда. Я, однако ж, не потерялся; зарядив ружье вишневыми косточками, я пустил их прямо в череп дерзкого зверя. Прицел совершенно удался, олень оторопел, и затем вскоре скрылся. Через год или два, проходя тем же лесом, я увидел этого оленя, с высоким вишневым деревом, которое росло между его рогами. Вы видите, что мои косточки не пропали. Повалив одним ударом своего старого приятеля, я нарвал вишни и превосходно позавтракал. Теперь сообразите, что же мешает какому нибудь праведнику, аббату или епископу сажать кресты на оленьих головах, во имя Св. Губера, и потом дарить их знаменитым охотникам, как талисман спасения.

Вскоре за тем случилась со мной и другая, не менее занимательная, история. Заблудившись в лесу, около какой-то Польской деревни, я встретился лицом к лицу с необыкновенно большим медведем; судя по его отвислым бокам и скорому шагу, я мог заключить, что он был очень голоден, а голодные медведи вовсе не словоохотливы и дружелюбны. Пошарив в карманах пороху и пуль, я ничего не нашел, кроме сору. Думать было нечего. Притаившись за деревом, я выждал, когда косолапый мишка поровняется с ним. Едва он подошел и, к счастью моему, боком, как я вспрыгнув ему на спину, залаял так громко по собачьи, что медведь (вероятно он уже испытал зубы гончих собак), испуганный криком, пустился бежать скорей любого зайца. Ободренный его трусостью, я соскочил на землю, продолжая лаять до тех пор, пока он не исчез из виду.

Но вот случай, самый потешный, из всех случаев моей жизни. Пробираясь ночью по одному из самых глухих Петербургских переулков, я попал на бешенную собаку. Она бросилась на меня с остервенением, но я, чтоб отвлечь ее внимание, снял маховую шубу и накинул ей на голову. Между тем, как она грызла и рвала мой мех, я успел спрятаться под воротами. Прошло нисколько минут, собака скрылась, я поднял свою шубу и благополучно воротился домой. Но дело тем не кончилось. Поутру, слуга мой вбегает в комнату и, задыхаясь от страху, говорит: «Господин, в гардеробе происходят ужасы — ваша енотовая шуба взбесилась.» Я пошел посмотреть; в самом деле, все мое платье прыгало, тряслось и разрывалось в клочья. Этого мало; и верный слуга мой вслед за тем с ума ряхнулся; вскочив на верх платья, он начал немилосердно бить и топтать его. Не желая делить общей опасности города, я поспешил уехать, и потом слышал, что от моей бешенной шубы заразилась сумасшествием вся чиновная часть Петербурга. Но теперь, говорят, легче.

Глава V Любимая собака Барона. Преследование лани и рождение щенков. Война под Очаковом и победа над Турками

Доселе меня не оставляли ни счастье, ни удача; и я умел воспользоваться ими, как нельзя лучше, благодаря своей отваге и энергии. Все это вместе образует знаменитых моряков, воинов и охотников. Но странно было бы думать, чтоб адмирал, полководец, или солдат всегда надеялись на судьбу или счастливую звезду, не употребляя собственных средств для успеха в предприятиях. Удача — вещь хорошая только тогда, когда мы сами действуем благоразумно. «Под лежачей камень, — говорить пословица, — и вода не течет».

Я не могу упрекнуть себя в оплошности или небрежности; иначе, меня давно уж не было бы на свете. Едва ли кто больше подвергался опасностям, и едва ли кто лучше спасался от них. Но не в том моя гордость. Я особенно славился конями, ружьями, мечами и уменьем обращаться с ними. Но и не в этом было мое главное превосходство; все мое богатство, честь и слава заключалась в старой гончей собаке, которую я любил, как родного сына. Она состарилась на службе у меня, и была замечательна не столько цветом или ростом, сколько быстротой. Почти никогда я не разлучался с ней, и часто мы засыпали, в поле или лесу, под одним покровом, и одним богатырским сном. Под старость я берег ее, и лелеял, как старого друга.

Но вот что случилось с этой удивительной собакой. Однажды я взял ее на охоту, уверенный, что она, несмотря на свою беременность, не упустит зверя. Завидев дикую козу, необычайно толстую, я гикнул своей Палладе, и она стрелой помчалась за ланью. Но не прошло и трех минут, как я услышал легкий, младенческий крик целой своры щенков. Подъехав к ним, я, действительно, увидеть целую дюжину маленьких животных. Я тотчас понял, что это дети моей Паллады и гонимой ею лани: они обе ощенились во время погони, ни на минуту не остановившись на скаку. Вместе с ними бежал и щенки, разделившись, по инстинкту, на две группы; одни утекали, а другие преследовали. Наконец охота кончилась, и я овладел в один раз шестью ланями и, вместо одной старой Паллады, имел полдюжины новых.