Путевые записки эстет-энтомолога

Тяжело вздохнув, я отвернулся от зеркала, прошёл в кабинет, сел в кресло и включил обзорный экран. Уж и не помню, когда в последний раз смотрел на гиперпереход со стороны – чересчур однообразное зрелище, чтобы при каждом космическом перелёте его рассматривать. Но сейчас гиперпереход слишком многое для меня означал – он как бы отрезал меня от Раймонды навсегда. Если меня арестуют на вилле Мальконенна, то каторгу я буду отбывать не здесь.

Слева по экрану надвигалась плоскость гиперствора, справа неподвижно висел среди звёзд зелёно-бурый полумесяц Раймонды. Когда плоскость гиперствора надвинулась на пол-экрана, и начался посекундный отсчёт, я, наконец, поверил, что больше никогда в жизни не увижу Раймонды.

«Прощай, мир слащавых улыбок и неискренних аборигенов», – сказал я про себя зелёно-бурому полумесяцу, но ожидаемого облегчения не наступило.

13

Экспертная комиссия заявилась в отсек через полчаса после прибытия корабля в зону космостанции «Пояс астероидов-VI». Поскольку мой экспонат был ценнейшим на выставке, меня отправляли одним из первых. К тому же по сравнению с землянами я имел некоторое преимущество – мне не нужно было проходить таможенный досмотр. Отстыковавшись от корабля матки, отсек трансформировался в катер и домчал нас до виллы Мальконенна за полчаса.

В поместье Мальконенна начиналась ранняя осень. Прав я оказался, предполагая, что в системе жизнеобеспечения виллы запрограммированы сезонные изменения. Солнце ярко светило с безоблачного неба, но лучи его уже не обжигали; с озера тянуло прохладой. Трава поблёкла, листва на кустах поредела, кое-где начала желтеть, в воздухе витали редкие паутинки.

Я облегчённо перевёл дух. Если бы в поместье по-прежнему царила жара, не знаю, как бы я добрался до коттеджа. Мой организм окончательно пошёл вразнос: в дополнение к отторжению жабр раньше запланированного срока отказал последний биочип, и теперь боль в пальце от сорванного ногтя, как я ни старался заглушить её анальгетиками, изматывала душу. Поэтому перед выходом на причал виллы я украдкой от всех проглотил капсулу иноколина – сильнейшего наркотика, в этой дозе обеспечивавшего ясность мысли и твёрдость рук на сорок минут. Для предстоящей престидижитации это было крайне необходимо.

Тотт Мальконенн поджидал нас в том же зале, где месяц назад состоялось оформление документов на экспонирование уникальной скульптуры. Был он в концертном фраке при бабочке, манишке и старательно играл роль рафинированного аристократа. Роль давалась ему с трудом: Мальконенн был излишне бледен, речь отрывиста, пальцы дрожали, ладони при рукопожатии оказались потными. По столь нервному поведению крелофониста я понял, что он сдержал слово и всё это время не пил. Уж лучше бы выпил с час назад, чтобы раскрепоститься и выглядеть естественней.

После обмена приветствиями и любезностями, началась стандартная процедура передачи экспоната законному владельцу. Наступали минуты, которых я ждал и боялся как приговорённый к казни. Фактически, так оно и было.

Теодор Броуди открыл сейф, извлёк скульптуру египетской царицы, снял прозрачный колпак и подошёл ко мне. Я аккуратно взял древний песчаниковый бюст левой рукой за голову, вынул из подставки и подставил правую руку под основание. Разворачиваясь к ионокцам, в тот самый момент, когда скульптура оказалась вне поля зрения хейритов, я легонько нажал пальцем на торец контейнера с яйцами занзуры, распорки бесшумно защёлкнулись, и контейнер скользнул по стерильной перчатке в рукав, где находилась магнитная ловушка. На мгновение я замер, ожидая, что сейчас ко мне с наручниками подскочат хейриты, но они оставались на своих местах.

– Прошу вас, – ровным голосом сказал я, протягивая скульптуру ионокцам. Оправдывались самые худшие опасения, хотя в душе уже давно понял, что правильной является не реалистическая версия об охоте на меня как на контрабандиста, а совсем иная – изощрённая, многоходовая комбинация «облого чудища». Никто не собирался отправлять меня на каторгу, но удар по самолюбию, который я сейчас получил, отозвался во мне оскорбительной пощёчиной. Собирая коллекцию экзопарусников, я всегда был неразборчив в средствах, шёл к цели любыми путями, без тени сомнения принося в жертву что угодно и кого угодно. Сейчас я ощутил себя на месте жертвы в чужой и чуждой мне игре. В моём рукаве в магнитной ловушке находился не джокер, а шестёрка.

Всё время, пока ионокцы сканировали скульптуру, а затем комиссия подписывала акт передачи раритета владельцу, и даже во время небольшого банкета, я держался в стороне, созерцая и оценивая происходящее как бы иным, новым зрением. Хитрость «облого чудища» я почти разгадал, оставалось уточнить небольшой нюанс, чтобы окончательно утвердиться в своём мнении. Но это я мог сделать только наедине с бюстом египетской царицы XXIII века до нашей эры, хотя в истинной датировке стоящей на предметном столике скульптуры теперь сильно сомневался.