Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

Итак, между столицами союзных держав, Петербургом и Парижем, разгорелись жаркие дебаты о возможном бойкотировании Турции. С самого их начала Поль Камбон заявил, что, по мнению Франции, подобная стратегия не окажет на Турцию ожидаемого воздействия, поскольку «Европа вовлечена в османскую экономику куда сильнее, чем думается державам»[267], а еще через несколько дней в беседе с коллегами по Антанте заметил, что «европейский финансовый мир не дозволит державам довести Турцию до банкротства»[268]. Однако стремление французов выдать проблему за общеевропейскую было воспринято с недоверием: ни на Уайтхолл, ни на Певческом мосту ни секунды не сомневались, что французское правительство печется в первую очередь о французском финансовом мире, а не о европейском[269]. Их мнение подтверждали, к примеру, невнятные оправдания французского правительства за сотни и сотни тысяч франков, исправно выплачиваемых Турции через Regie des tabaes, посредством которых финансировались – на что неоднократно указывала Россия – турецкие военные нужды[270]. Франция поначалу утверждала, что обсуждаемые выплаты закреплены подписанными представителями Regie контрактами, нарушение которых усложнит положение компании на рынке[271]. 1 августа Сазонов жаловался Извольскому, что немцы убеждены в том, что французы будут и впредь игнорировать просьбы России прекратить выплаты Турции, и пользуются случаем, нагнетая столь нежелательные разногласия внутри Франко-русского союза[272].8 августа русский министр заявил, что финансовое давление является наилучшим – невоенным – средством воздействия на Турцию, вновь негодуя на французское финансирование Константинополя. Пишон тут же сослался на коммерческую тайну, защищающую контракт, и подкрепил свои доводы наличием среди акционеров компании, помимо французов, также немцев и австрийцев, отметив, что, как единогласно заявили его советники по юридическим вопросам, правительство не вправе вмешиваться в подобные контрактные отношения, иначе ему пришлось бы компенсировать все понесенные сторонами убытки[273]. Впрочем, уже 9 августа, вновь упомянув о юридических препонах, Пишон все же пообещал Извольскому постараться изыскать способ избежать очередного транша[274].

Но обещанные «старания» нетерпение Сазонова удовлетворили мало, и 12 августа Пишон попытался трояким образом аргументировать позицию Франции[275]. Во-первых, как он указал, резонно было бы опасаться, что если бойкот будет поддержан не всеми державами, то оставшиеся – в ущерб первых – окажутся в хорошем выигрыше. Однако еще накануне, 11 августа, немецкий министр фон Ягов[276] подчеркнул свою готовность присоединиться к бойкоту, а позднее Сазонов парировал этот тезис Пишона, процитировав его же финансовых советников, отвергавших возможность подобного выигрыша как для небольших европейских держав, так и для Америки[277].

Во-вторых, Пишон заявил Извольскому, что французы составляют лишь третью часть в совете директоров, а значит, не могут в одиночку прервать выплаты, нуждаясь в голосах австрийцев и немцев, которые, подразумевал министр, заполучить будет весьма непросто[278]. Словом, Россия требовала невозможного. Однако чуть позже Сазонов уведомил Извольского, что австрийский и немецкий посланники в Петербурге положительно заявили ему, что абсолютное большинство в совете принадлежит как раз французам, а также подтвердили готовность своих правительств поддержать в данном вопросе русского министра[279]. На примере описанного обмена мнениями мы уже не впервые можем наблюдать, как Франция оппонирует России по важному для последней вопросу, в то время как Центральные державы с готовностью усугубляют разлад во франко-русских союзных отношениях.