Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

В первый триместр Первой мировой войны Россия придерживалась по вопросу о проливах довоенной политики. Хотя Турция уже 2 августа 1914 года подписала тайный договор о союзе с Германией, она не вступала в войну до конца октября, когда корабли ее флота под немецким командованием атаковали русское побережье Черного моря. Увлеченные размахом происходящего на Западном и Восточном фронтах континентальной Европы, а также затеянными в ноябре переговорами относительно передачи России Константинополя и проливов, историки зачастую лишь мимоходом касаются российской политики в отношении Черноморских проливов и связанных с ними решений в первые военные месяцы. Более того, и в тех работах, в которых данный вопрос рассматривается подробно, это делается практически исключительно с дипломатической и политической точки зрения, тогда как его влияние на военно-гражданские отношения игнорируется. Некоторые исследователи затрагивали широкую проблематику, обсуждая, получили ли после начавшейся мобилизации военачальники власть над гражданскими лицами, ответственными за принятие решений, однако о формировании политического курса России было сказано довольно мало, несмотря на то что расхождения во мнениях между гражданскими и военными ведомствами (в нашем случае – Морским министерством и МИДом) предлагают здесь важнейший контекст[388]. В первые несколько месяцев войны МИД лишал Морское министерство привилегии определять позицию России по Черному морю. Сазонов стремился избежать любых шагов, которые могли бы спровоцировать Турцию нарушить нейтралитет в европейском конфликте, чтобы, пусть и ценой проливов, в целом защитить политико-стратегическое положение России.

Борьба за турецкий нейтралитет

Для России нейтральный статус Турции был весьма важен ввиду нескольких причин. Во-первых, экономической, поскольку торговый путь через проливы обретал теперь еще большее значение в силу необходимости финансировать военные действия. Аналогичным образом и западные союзники, отрезанные теперь от центральноевропейских поставок зерна, все больше полагались на русский хлеб, доступный им как раз благодаря проливам [Nol’de 1928]. Во-вторых, военные интересы державы подразумевали открытый и нейтральный статус проливов. Черноморский флот по-прежнему пребывал на начальных этапах развития: ведь до завершения первого русского дредноута оставалось еще несколько месяцев. Учитывая, что турецкое правительство в военное время могло пропускать военные корабли через проливы избирательно, Россия опасалась, что мощные австрийские или немецкие суда могут зайти в Черное море. Тогда бы опасность грозила не только южным портам и флоту, но и в целом коммуникациям и транспорту на Кавказе, по-прежнему слабо обеспеченному железнодорожным сообщением со столицами.

К тому же правительство намеревалось направить как можно большую группировку войск на Западный фронт как главный театр военных действий, а не разделять силы для войны на два фронта [Сазонов 1927: 277, Трубецкой 1983: 61][389]. Россия сознавала, что, вынуждая Берлин держать внушительные военные силы на ее границе, она потенциально ослабляет наступление на Францию. Достигавшееся таким образом соотношение сил повышало шансы французов благополучно выстоять в первую волну немецкого натиска и перейти в контрнаступление[390]. И действительно, вскоре после начала активных боевых действий русские силы были переброшены с турецкой границы на Кавказе на европейский театр.

Теперь обе стороны боролись за лояльность нейтральных государств, особенно Италии и Балкан, исходивших каждое из собственных нетривиальных соображений относительно того, стоит ли, и если да, то когда и на чьей стороне вступить в войну; и не последнюю роль здесь играла степень турецкого участия. Одним из ключевых факторов являлась возможность новых территориальных приобретений. Греция, Италия и Болгария вполне могли поживиться за счет оставшихся османских владений, но лишь в том случае, если они присоединятся к будущим победителям. И чем раньше нейтральное государство вступит в конфликт, тем большую ценность возымеет его участие, тем большего оно сможет потребовать от Великих держав, но и тем меньшей будет ее уверенность в том, какая же сторона окажется победителем. Поэтому турецкий нейтралитет представлялся державам Антанты чрезвычайно важным. Ведь присоединись Турция к Центральным державам, южные морские пути оказались бы для России отрезаны, что стало бы ощутимым ударом по военным и экономическим позициям союзников. Подобное ослабление было бы очевидно и нейтральным наблюдателям, которые затем могли бы вслед за Турцией присоединиться к вражескому лагерю.