Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

Невзирая на объявленный с самого начала войны нейтралитет, русское правительство подозревало турок в двойной игре[391]. В начале августа они начали мобилизацию, и, хотя до приведения армии в боеготовность оставалось еще несколько месяцев, Россия тревожилась относительно того, к бою с кем именно шли приготовления, особенно с учетом все еще находящейся в Турции немецкой военной миссии[392]. Турецкое руководство всячески пыталось успокоить Россию, настаивая, что мобилизованные силы планируется сосредоточить не у кавказской границы, а во Фракии. Вместе с тем русское правительство было осведомлено о попытках Германии и Австрии склонить Турцию вступить в войну на их стороне[393].

В Петербурге переживали прежде всего за непосредственную безопасность черноморских портов. Опасаясь, что Порта может пропустить австрийский флот, возможно даже «усиленный присоединением германских судов», в Черное море, Россия запросила поддержку у Британии и Франции[394]. Лондон с Парижем были сосредоточены на обеспечении безопасности при переброске колониальных войск из Северной Африки во Францию, но заверили Россию, что их совокупных морских сил достанет, чтобы блокировать австрийский флот в Адриатическом море[395]. И если австрийский флот во время войны практически не осуществлял активных действий вне пределов Адриатического бассейна [Halpern 1987], то два немецких корабля, согласно полученным 8 августа тревожным донесениям, взяли курс на Дарданеллы. Первый из них – «Гебен», линейный крейсер дредноутного типа, был мощнее любого корабля Черноморского флота и вполне мог склонить чашу весов в пользу противников России. Попытки британского Королевского флота заблокировать корабли успехом не увенчались, и 11 августа «Гебен» в паре с легким крейсером «Бреслау» вошли в Дарданеллы[396]. Данное

8 августа великим визирем Гирсу обещание «никоим образом» не пропустить корабли через проливы оказалось в длинной череде прочих, также невыполненных, и наглядно показывает, сколь малым влиянием на турецкое правительство он пользовался[397].

В тот же день Сазонов заявил, что, если корабли войдут в проливы под немецким флагом, Антанта должна настоять на немедленном их отбытии или «в крайнем случае» разоружении, как то предписывалось международными соглашениями касательно воюющих судов, заходящих в нейтральный порт. Опасаясь усиления турецкого флота немецкими кораблями, превосходящими черноморские, Сазонов указывал, что «поднятие ими турецкого флага <…> сделает положение серьезным», – словом, он предпочел бы, чтобы корабли были просто удалены из проливов или разоружены[398].

И хотя турки поспешили объявить, что собираются корабли приобрести, Антанта была настроена весьма скептически. Петербург, Лондон и Париж настаивали, что немецкие офицеры и экипажи надлежит немедленно высадить на берег – как в согласии с нормами международного права, так и в доказательство турецкого нейтралитета. И 13 августа великий визирь заверил Гирса, что немецкие экипажи были с кораблей сняты[399], хотя на деле те оставались на прежнем месте, но теперь инкогнито. Американский посланник в Константинополе так описывал происходящее: