Бабушки изображены как излучающие свет бескорыстной (то есть идеально-материнской) любви.
В этих объятиях, в голосе, в этой вдруг охватившей ее радости — точно как будто обдало ее солнечное сияние — было столько нежности, любви, теплоты![805]
Вся она — темная, но светилась изнутри — через глаза — неугасимым, веселым и теплым светом. <…> До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет[806]
.Бабушка — это та, кто «не отдаст меня, не отпустит, спрячет надежно»[807]
, отмолит у самой смерти[808].Бабушка во всех текстах описывается как «большая», «величественная», «величавая». Для маленьких фокализаторов у Горького и Астафьева бабушкино тело — мощное, огромное, мягкое, теплое, «животное» материнское тело, к которому можно притулиться, почувствовав себя в безопасности, как младенец в материнской утробе… Бабушка Акулина у Горького «очень полная»[809]
, «огромная и лохматая», похожая на медведицу[810], она «точно большая кошка — она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь»[811]. У Астафьева читаем: «А я боязливо прижимался к ней, к моей живой и теплой бабушке», «я привалился к теплому боку бабушки», «и такая волна любви к родному и до стоноты близкому человеку накатывала на меня, что я тыкался лицом в ее рыхлую грудь и зарывался носом в теплую, бабушкой пахнущую рубашку»[812].Тело бабушки асоциально (звериное, природное) и асексуально. Но чистота бабушки — это не девичья невинность, это не чистота неведения — это
Если мотив магической девственности, чистоты материнства сближает бабушек с образом Богородицы[815]
, то избыточная телесность, телесная мощь, зрелая, бодрая красота их старости ведет к аналогии с матерью-природой, матерью-сырой землей. Пространство (или хронотоп) бабушки в текстах — это не только (и, может быть, не столько) дом, но сад, огород и лес. Даже дворянка Бережкова изображается прежде всего в саду. «Она стригла седые волосы и ходила по двору и по саду с открытой головой»[816]; ее жизнь не часто выходила за пределы «стен, садов, огородов „имения“ и, наконец, города»[817]. Бабушка Акулина тоже «копалась в огороде и саду»[818], как, конечно же, и крестьянка Катерина. Две последние бабушки к тому же были ведуньями и знахарками, чувствовали себя в лесу как дома, умели разговаривать с лесным зверьем, деревьями и травами. «Она в лесу — точно хозяйка и родная всему вокруг — она ходит медведицей, все видит, все хвалит и благодарит…»[819]. Как и бабушка Акулина, астафьевская бабушка Катерина «многие травы и цветки целебные знает»[820].Знахарки, ведуньи, «знающие старушки», все бабушки одновременно описываются как красивые, даже молодые.
Она хотя постарела, но постарела ровною, здоровою старостью: ни болезненных пятен, ни глубоких, нависших над глазами и ртом морщин, ни тусклого, скорбного взгляда![821]
Когда она улыбалась, ее темные, как вишни, зрачки расширялись, вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые, крепкие зубы, и, несмотря на множество морщин в темной коже щек, все лицо казалось молодым и светлым[822]
.В портрете бабушки Катерины важная деталь — «косицы, торчащие будто у девчонки»[823]
.Их старость — это «старость» осенней пашни, выработавшейся, но как бы готовой к новому жизненному циклу. Плодовитость Акулины (она родила 18 детей) и Катерины, которая вырастила десятерых, неизбывное гостеприимство и желание накормить всех — от родных до врагов и прохожих, неустанная хлопотливость, бесконечность работы, отличающее всех трех литературных бабушек, — все эти черты вписываются в упомянутую выше аналогию с образом матери-природы и матери-земли. Как пишет антрополог Г. Кабакова,