Пыль грез. Том 2

В последнее время он частенько вспоминал Леомана. Без особой причины – точнее, пытался понять, как тому удавалось вызывать в солдатах фанатичную преданность. Раньше Корабб верил, что это талант, дар. Теперь сомневался. Такие таланты делают человека бесчувственным. Быть последователем очень опасно, особенно когда узнаешь правду. А правда в том, что командирам вроде Леомана плевать на тех, кто идет за ними. Они собирают фанатиков, как богатый торговец копит монеты, а потом без сожалений тратит их.

Нет, что бы там ни говорили, адъюнкт лучше. Народ требовал себе кого-то вроде Леомана, но Корабб знал, каково это. Врагу не пожелаешь. С Леоманом всех бы поубивали до единого. Адъюнкт же заботилась о своих солдатах, возможно, даже чересчур. И если выбирать, он не задумываясь выбрал бы ее.

Недовольство – это болезнь. Именно оно разожгло Вихрь, в котором погибли сотни тысяч. Был ли хоть кто-то доволен, стоя над могильными ямами? Никто. И недовольство же заставило малазанцев поедать друг друга. Хорошо, виканцы истреблены, но кто в здравом уме поверит, что новая земля, которую поселенцы застолбили для себя, не отомстит? Рано или поздно она обратит пришельцев в прах, а ветер его развеет.

И даже здесь, в лагере Охотников за костями, недовольство распространялось как зараза. Просто так – от скуки и незнания. Что в этом плохого? Скука значит, что никого не порубят на куски. А незнание – это самая что ни на есть правда жизни. Раз – и сердце остановилось. Или беглая лошадь затоптала на ближайшем перекрестке. Или в черепе лопнул сосуд. Или с неба упал камень. Сама суть будущего – в незнании. Кто способен настолько разобраться в прошлом, чтобы все понять, и, все поняв, предсказать все что будет?

Кто там недоволен? Сейчас по роже двину, полегчает. Да, Спрут был суров и нелюдим, но Кораббу он начинал нравиться. Жалуется много, конечно, но это не то же самое, что выражать недовольство. Спруту явно нравится сама возможность жаловаться. Без этого он бы пропал. А так он выглядит вполне себе удовлетворенным. Втирает жир в кожаный доспех, точит гладий, заостряет наконечники арбалетных болтов. Снова и снова пересчитывает «шрапнели» и «дымари», перекладывает единственный «огневик» да косится на сумку Скрипа, где спрятана как минимум одна «ругань». В общем, счастливый человек. По хмурой мине сразу видно.

Спрут хороший. Понятно, чего от него ждать. Он не горячее железо, но и не холодное. Он – горькое железо. Как и я. Горькое и еще более горькое. Только попробуй со мной связаться, Горлорез.

Капитан Добряк пригладил оставшиеся волосинки на гладком черепе и поудобнее уселся на своем складном стуле.

– Чем обязан, Сканароу?

– Я из-за Рутана.

– Я и не сомневался. Тут уже все про вас знают.

– Да не в этом дело. Не только в этом. В общем, кажется, я в нем ошиблась.

– Поспешила, с кем не бывает.

– Да нет. По-моему, у него ненастоящее имя.

– А у кого настоящее? Я, например, свое заработал путем многолетних взвешенных рассуждений. Думаю, и «Сканароу» неспроста появилось. Этим словом канцы в древности называли суку холмовой собаки, разве нет?

– Да не о том я, Добряк! Он что-то скрывает… Да, на первый взгляд история у него складная. Во всяком случае, в том, что касается временны́х рамок…

– Каких-каких рамок?

– Ну, в смысле, когда, где и что он делал. Все вроде бы сходится, но это-то и настораживает. Уж слишком гладко, как будто хорошо придумано.

– Или же все именно так и было.

– Сомневаюсь. Врет он, Добряк, нутром чую.

– Ладно, Сканароу, допустим. С каких пор вранье в малазанской армии стало преступлением?

– А если за его голову назначена цена? Если Когти спят и видят, как бы его прикончить, или Императрица послала за ним тьму соглядатаев?

– За Рутаном Гуддом?

– За тем, кто он на самом деле.

– Даже если и так, что с того? Какая теперь разница, Сканароу? Мы сейчас все дезертиры.

– У Когтей длинная память.

– После Малаза от них мало что осталось. Думаю, они приберегут яд для адъюнкта и других важных офицеров-предателей, героических ветеранов вроде меня и, конечно же, Кулаков – за исключением разве что Блистига. Ты, сдается мне, – добавил Добряк, – смотришь в будущее. Как вы двое остепенитесь, построите себе дом с видом на канские пляжи. Дымок из трубы там и выводок бородатых ребятишек, играющихся с огненными муравьями. Знаешь, Сканароу, я думаю, у тебя не будет проблем с тем, чтобы спокойно спать по ночам.

– Кажется, я начинаю понимать, каково было лейтенанту Поресу в твоем подчинении, Добряк. Все пускаешь на самотек?

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Ну да, ну да, – проворчала Сканароу. – А на это что скажешь: Рутан становится дерганым. Чем дальше, тем больше. Расчесывал бороду и чуть не стянул ее с подбородка. Ему снятся кошмары. А еще он во сне разговаривает на совершенно незнакомых мне языках.

– Хм, а вот это уже любопытно.