Пылающее сердце

Когда судно бросило якорь у побережья Джорджии, Оглторп отправил лодку вверх по реке Саванне за главой моравских поселенцев Августом Готлибом Шпангенбергом. Второе лицо в иерархии моравских братьев после самого графа Цинцендорфа, Шпангенберг впоследствии стал его преемником, возглавив материнскую общину в Хернхуте. Его встреча с Уэсли имела огромное значение. Они сразу понравились друг другу, а позже подолгу обсуждали призвание Уэсли. Именно тогда в его сознании произошел поворот; раньше он надеялся разрешить мучившую его проблему за счет практической деятельности, а Шпангенберг предложил ему прямо противоположный путь. Когда Уэсли стал советоваться с ним о своей работе, Шпангенберг задал ему несколько очень личных вопросов: «Знаете вы себя? Есть ли у вас внутреннее свидетельство? Свидетельствует ли Дух Божий, наряду с вашим духом, что вы - сын Божий?» Уэсли ошеломила такая прямота. Шпангенберг это заметил и усилил натиск: «Вы знаете Иисуса Христа?» — без обиняков спросил он. «Я знаю, что Он Спаситель мира», — уклончиво ответил Уэсли. Ответ не устроил настойчивого врачевателя душ. «Верно, — согласился Шпангенберг, — но знаете ли вы, что Он ваш Спаситель?» Вопрос был жизненно важным для Уэсли; он явно колебался: «Я надеюсь, что Он умер ради моего спасения». Но давление не снижалось: «А сами вы это знаете?» Пытаясь скрыть растерянность, Уэсли пробормотал: «Да», — но, как он признался в «Дневнике», это было «пустое слово».

«Так с предельной остротой встал вопрос о его собственной вере, - пишет проф. Шмидт. - Этот вопрос, не дававший ему покоя, не мог не принести плодов. Уэсли искал свой путь, пока не нашел верного решения, обратившись 24 мая 1738 года». Шпангенберг описывает состояние Уэсли гораздо радужней: «Я видел, как благодать действительно возрастает в нем и подчиняет его себе»28. Вероятно, моравский миссионер видел, что сила всемогущего Бога уже действует в душе Уэсли, и был уверен: раз начало положено, дело будет завершено.

Мы не собираемся в очередной раз исследовать печальную и запутанную историю американской миссии Уэсли. Достаточно сказать, что разочарование постигло его с беспощадной быстротой. Жизнь в «идеальной колонии» оказалась столь же далекой от святости, как и в любом уголке нашего грешного мира. В тех немногих случаях, когда ему удавалось установить контакт с индейцами, они были глухи к его призывам. Очень мало напоминая «благородных дикарей», почти все они были «обжорами, пьяницами, лжецами, ворами, лицемерами». Мало того, Уэсли нашел их «безжалостными и беспощадными отцеубийцами, матереубийцами, убийцами собственных детей». Все оказалось совсем не так, как он ожидал, и он почувствовал себя обманутым. Можно только удивляться, что такой проницательный человек выдумал абсолютно нереальный образ первобытного народа.

Но это была не худшая из бед, постигших его в Джорджии. Непременным атрибутом его служения стало то, что Раттенбери безоговорочно именует «нелепым церковным благочинием, воплотившимся в сухом и расчетливом буквализме». Уэсли даже отказал в причастии Святых тайн Иоганну Мартину Больцию, благочестивому пастору Зальцбургской общины в Нью-Эбенезер близ Перрисбурга, на том основании, что тот не был крещен епископальным священником. «Разве кто-то нес печать Высокой Церкви достойнее, чем он?» — спрашивал себя Уэсли много лет спустя, когда со стыдом вспоминал свою жестокость. И сухо добавил: «Сколько же раз с тех пор моя дубинка прошлась по мне самому!» Как справедливо заметил Бетт, миссионерское служение Уэсли «отмечено большим усердием, искренностью, самоотречением, но и самым прискорбным фанатизмом, а также бестактностью».

Д-р Бетт полагает, что все это время «экклезиастические предубеждения Уэсли разбивались о логику фактов. Благодаря американскому опыту его духовная история обернулась последовательным крушением иллюзий». Или, как предпочитает выражаться проф. Аутлер, «хорошо подготовленный богослов угодил в капкан неудовлетворенности и самоосуждения»35. Никакие предвзятые аргументы (первым их выдвинул каноник Овертон) не отменят печального, но неоспоримого вывода36. Уэсли был вынужден переосмыслить свой духовный опыт. Он начал осознавать, что душу можно спасти не через внешние изменения, как он наивно полагал, а через внутренние перемены. Ему казалось, что он обрел спасение, но теперь он понял, что на самом деле от него далек. Из Джорджии он вернулся гораздо более печальным, но и более мудрым.

Формально он не подавал в отставку. Он хотел спасти положение, которое из-за его собственной грубой бестактности полностью вышло из-под контроля. Когда он отказал в причастии Софи Уильямсон, перед ним замаячил суд; то, что до замужества у Софи был роман с Уэсли, не могло служить смягчающим обстоятельством. Обстановка накалилась до предела; в конце концов разгневанный и возмущенный Уэсли покинул Джорджию. В официальном списке первых поселенцев его позорный отъезд зафиксирован короткой записью: «Сбежал».