Пылающее сердце

В первой же апологии, в которой Уэсли обосновывал свое необычное служение, он ссылался на многочисленные обращения, как убедительно доказывающие труд Божий. Проповедник настаивал, что это деяния не человека, но Бога, чудесные в глазах всех тех, кто истинно принадлежит Ему: «Во многих отношениях, такого труда не знали ни мы, ни отцы наши. Немало тех, чьи грехи были вопиющи — пьяницы, богохульники, сутенеры, воры, прелюбодеи — ‘обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу’. Многие из них были укоренены в своей греховности и упивались своим позором долгие годы, до седых волос. Многие держались разве что условной веры, а на самом деле были иудеями, арианами, деистами или атеистами. В эти дни Бог не только протянул руки к записным мытарям и грешникам, но и многие ‘из фарисеев’ также ‘уверовали в Него’, ‘из праведников, не имеющих нужды в покаянии’. Получив ‘сами в себе приговор смерти’, они услышали голос, поднимающий мертвых, и разделили внутреннюю, живую веру, даже ‘праведность и мир и радость во Святом Духе’. Бог потрудился над многими душами столь же необычным образом, как необычен и сам такой труд. Чаше всего, если не всегда, это происходило мгновенно. Как ‘молния блистает до края неба’, так и ‘пришествие Сына Человеческого’ должно было принести мир либо меч, ранить либо исцелить, убедить в грехе либо даровать прощение грехов кровью Своей. Прочие обстоятельства тоже были далеки от того, что предполагает мудрость человеческая. Потому истинны слова: ‘Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои’».

Именно эти соображения Уэсли готовился привести в ответ всем тем, кто считал его служение слишком необычным. Эти люди говорили, что ничего подобного раньше не видели, а значит, здесь не может быть Бога. Уэсли предложил им другое умозаключение: наш Господь совершил чудо исцеления и прощения, чему все изумлялись, говоря: «никогда ничего такого мы не видали» и прославляли Бога (Мк. 2:12).

Уэсли постоянно держался выбранной линии защиты. 11 июня 1747 г. он просил в письме к Эдмунду Гибсону, епископу Лондонскому, отказаться отложных выводов, которые содержались в отчете о его тогдашнем посещении Лондона. Как обычно, Уэсли старался приводить в пример очевидные факты: «Каковы итоги учений, которые я проповедовал девять последних лет? Я не стал бы о них говорить, но не смею молчать. По плодам узнаете тех, о ком я говорю — о тьме свидетелей, которые в этот час живут по Евангелию, что я проповедовал волей Божьей, ко спасению. Прежний пьяница отныне умерен во всем; сутенер не прелюбодействует; вор не крадет, а все делает своими руками; тот кто проклинал и богохульствовал через каждое слово, научился служить Господу со страхом и почитанием, к радости Его. Прежде порабощенные разного рода грехами, они стремятся блюсти святость. Это очевидно; я могу назвать людей и места, где они проживают. Один из них много лет открыто считал себя атеистом; некоторые были иудеями, немало среди них и папистов, которые в подавляющей части оставались чуждыми и форме благочестия, и самой сути ее. О, Господи, да разве можно это отрицать? Я предоставлю любое доказательство, какое только вы потребуете. Но если вы признаете факты, кто сможет отрицать учения, лежащие в основе благовестия Христова? ‘Есть ли Другое имя под небом, данное человекам, которым надлежало бы нам спастись?’, есть ли иное слово, чем то, что «представляет себя совести всякого человека пред Богом?»

Примерно в том же духе Уэсли писал Джорджу Лавингтону, епископу Эксетера, одному из самых ярых критиков религиозного возрождения. Его пространная диатриба «Религиозный фанатизм у методистов в сравнении с папистами» (поистине удивительное сочетание) увидела свет в 1749 г. По большей мере она состояла из оскорблений и вряд ли заслуживала серьезного ответа, но Уэсли все равно нашел в себе мужество написать епископу и внести в дело ясность. Лавингтон считал, что «новая диспенсация являет собой смесь религиозного фанатизма, суеверия и обмана»'. Уэсли ответил: «Не очень понятно, что Вы имеете в виду под «диспенсацией». Ясно и неоспоримо одно: несколько лет назад Великобритания и Ирландия пребывали в пороке от моря до моря. Религии осталось очень мало даже по форме, еще меньше - по сути. И из этой тьмы по воле Божьей просиял свет. За короткое время Бог призвал покаяться тысячи грешников. Они не только освободились от внешних грехов, но также изменили свой характер и нрав, исполнились ‘серьезным, трезвым чувством истинной религии’, любовью к Господу и ко всем ближним, святой веры, рождающей всевозможные добрые дела, милосердные и благочестивые».