Пылающий берег

Она посмотрела на инженера, сидевшего в походном кресле и прихлебывавшего горячий чай.

— Двенадцать сотен гиней, сэр… должно быть, вы и в самом деле хороши.

— Нет, мадам. — Он серьезно покачал головой. — Я просто наилучший.

Ночью Сантэн провела Твентимен-Джонса через пчелиную пещеру, и, когда они вышли в тайную долину, он сел на камень и промокнул лицо носовым платком.

— Это вообще-то не слишком хорошо, мадам. Необходимо что-то сделать с этими отвратительными насекомыми. Боюсь, от них придется избавиться.

— Нет! — Ответ Сантэн был мгновенным и решительным. — Я не хочу наносить вреда этому месту и его обитателям, насколько это возможно, пока…

— Пока, мадам?

— Пока мы не решим, что это действительно необходимо.

— Не люблю пчел. Меня ужасно раздувает от их укусов. Я верну вам часть гонорара, и вы сможете найти другого консультанта.

Он уже хотел встать.

— Подождите! — удержала его Сантэн. — Я осмотрела утесы вон там, наверху. Можно добраться в долину через гребень. К несчастью, для этого потребуются подъемная корзина и система шкивов и блоков с самого верха.

— Это весьма усложнит мою работу.

— Прошу вас, доктор Твентимен-Джонс, без вашей помощи…

Инженер что-то неразборчиво пробормотал и ушел в темноту, высоко подняв фонарь.

Он начал свои предварительные исследования, как только заиграл рассвет. Весь тот день, пока Сантэн сидела в тени монгонго, она то и дело замечала его долговязую фигуру, вышагивавшую тут и там с опущенной головой; он останавливался каждые несколько минут, чтобы поднять обломок камня или горсть почвы, а потом снова исчезал среди деревьев и скал.

Инженер вернулся к Сантэн лишь во второй половине дня.

— И как? — спросила она.

— Если вас интересует мое мнение, мадам, то скажу, что вы слегка поспешны. Мне понадобится несколько месяцев, прежде чем…

— Месяцев? — тревожно воскликнула Сантэн.

— Определенно… — Но тут он посмотрел на ее лицо, и его тон изменился. — Вы платите мне совсем не за предположения. Я должен вскрыть склон и посмотреть, как он устроен. Это займет время и потребует тяжелого труда. Мне понадобятся все ваши рабочие и мои собственные.

— Об этом я не подумала.

— Скажите, миссис Кортни, — осторожно спросил инженер, — что, собственно, вы надеетесь тут найти?

Сантэн глубоко вздохнула и за спиной сложила пальцы в знак рогов, чтобы отогнать дурной глаз, как учила ее Анна.

— Алмазы, — сказала она.

И тут же испугалась, что, произнеся это слово вслух, навлечет на себя худшую из неудач.

— Алмазы!.. — повторил Твентимен-Джонс с таким видом, словно услышал весть о смерти родного отца. — Ну, посмотрим… — Его лицо помрачнело. — Посмотрим…

— Когда мы начнем?

— Мы, миссис Кортни? Вы будете держаться подальше от этого места. Я никому не позволяю топтаться возле меня, когда работаю.

— Но, — возразила Сантэн, — разве мне нельзя просто посмотреть?

— Это, миссис Кортни, правило, которое я никогда не нарушаю… так что, боюсь, вам придется сдержать себя.

И вот Сантэн оказалась изгнанной из своей долины, и дни под лагерем у Львиного Дерева потекли медленно. Из-за своего частокола она видела бригаду Твентимен-Джонса — люди с трудом поднимались по каменистой тропе к вершине, сгибаясь под тяжестью груза, а потом исчезали за гребнем.

После почти месяца ожидания Сантэн наконец сама предприняла подъем на скалу. Это был трудный и изнурительный путь, и при каждом шаге Сантэн остро ощущала тяжесть в своем животе. Но на вершине скалы перед ней открылся такой бодрящий вид с высоты орлиного полета — долина перед ней словно раскинулась до самого края земли, — что Сантэн показалось: она заглядывает прямо в душу самой земли.

Подъемная система от скального выступа выглядела не солиднее ниточки паутины, и Сантэн содрогнулась при мысли, что ей придется шагнуть в брезентовую корзину и ждать, пока ее спустят в глубину амфитеатра. Далеко внизу виднелись похожие на муравьев фигурки поисковой бригады и горки земли, которые они выбросили из пробных ям. Сантэн даже различила тощего, как аист, Твентимен-Джонса, ходившего от одной ямы к другой.

Она отправила в корзине записку: «Сэр, вы нашли что-нибудь?»

Ответ пришел часом позже: «Мадам, терпение — одна из величайших добродетелей».

Это был последний раз, когда Сантэн поднялась на утес, потому что дитя, казалось, росло, как злокачественная опухоль. Шасу она носила с радостью, но эта беременность принесла с собой боль, неудобство и несчастье. Сантэн даже перестала читать привезенные с собой книги, потому что обнаружила, что ей трудно сосредоточиться даже на одной странице. Ее взгляд постоянно покидал напечатанные слова и устремлялся к тропе на утесе, словно ища долговязую фигуру, спускающуюся с горы.