Пыльные перья

– Валли ни о чем знать не должна. Мы сами можем с тобой заниматься. Подумай, серьезно. Мы не предлагаем тебе сражаться с нами бок о бок, но хотя бы какие-то мелочи. Разве не будет хорошо уметь защитить себя?

Разве не здорово будет знать, что делать, если это случится снова? А с учетом всего происходящего, то КОГДА это случится снова. Саша приподняла брови, смотря на него почти с восхищением.

– Серьезно? Ты настолько самоуверен и думаешь, что тебе хватит терпения меня обучать?

Грин растрепал им волосы, чуть наваливаясь сверху, Саша его улыбку не видела, зато чувствовала всем телом. И это тоже было хорошо. Это тоже было знакомо.

– Он в любом случае использует это как повод сотворить с тобой нечто крайне непристойное. Так что, полагаю, что терпения ему хватит.

Мятежный закатил глаза, демонстративно уткнулся лицом Саше в грудь, будто наглядно показывал, что он отказывается иметь с этими людьми дело. Грин все улыбался, в глазах у него поселились усталые искорки, им бы всем спать, им бы всем хотя бы попробовать отдохнуть, но сон не шел. Спать – это оставаться наедине с событиями сегодняшнего дня. Говорить – это оставаться стоять на полоске света, вдали от тени. Оставаться там, где тепло.

Саша хмыкнула, запуская пальцы Мятежному в волосы, все было будто на месте. Будто кошмар остался за стенкой и он ни за что не влезет в комнату. Маячила только его жуткая тень, но с тенью она как-нибудь справится.

– Я бы ему позволила. А если я стану совсем невыносимой, он просто сделает вот так. И наша с ним проблема решится, едва успев появиться. Эй! Эй, перестань!

Зубы едва заметно прихватили кожу и выпустили, не нанеся никакого вреда. На языке Мятежного – крайняя степень расположения. И в какой-то момент ты учишь эти сигналы. Начинаешь понимать и чувствовать лучше. В какой-то момент все становится таким привычным. И тем страшнее с этим прощаться, даже мысленно. Будто отрываешь с мясом. Саша помолчала, все пыталась собраться с мыслями – они были похожи на тараканов или на ртутные шарики. Она их собирает – они убегают прочь. И так до бесконечности.

– Вы знаете, что вы последние, кто у меня остались? Никого больше нет.

Был дом – осталось пепелище. Были родители – остались только дурные, пахнущие горелым воспоминания. Саша помнила хорошее. И помнила тепло. Но никакое воспоминание не заменит реального присутствия. Большая часть ее воспоминаний пахла паленым. Плохое накладывает отпечаток. Смывать его потом приходится долго. Особенно если оно случилось последним. Как разорвать сегодняшнюю ночь, как отделить в голове образ Яги от густого запаха мертвечины?

Грин дернул подбородком, не соглашаясь. Саша слышала недовольный звук и чувствовала, как Мятежный в руках сначала затих, а потом чуть повернул к ней голову. Глаза, как всегда, черные. Он наблюдал. Грин провел ей пальцами за ухом, привлекая внимание:

– А как же Валли? Домовые? Слушай. Есть еще люди и существа, которым ты дорога. Ты мне веришь?

Она была готова поверить в любую ерунду, что он скажет, просто потому, что Грин Истомин, этот огромный шар внутреннего света, всегда сам искренне верил в то, что он говорил. Вот так просто. И так громко. Саша мысленно снова вернулась к Валли. Это лицо, которое появилось у нее в голове первым, стоило им войти в Центр. Это лицо… Валли она сегодня понимала намного лучше. Когда тащила Таню и пальцы у нее были ледяные. Когда осознала, что если не она, то кто? Больше некому. Когда чувствовала огромную ответственность. И одновременно не чувствовала ничего посреди этого кишащего мертвецами ада. Валли была немногим старше, когда они все свалились ей на голову. Как ты выдержала-то? Как ты нас всех выдержала?

– Конечно, Валли… Но ты. Ну. Ты понимаешь, наверное, что я имею в виду? Валли – это одно. Вы – другое. Я пытаюсь сказать, что я просто… Не могу больше терять близких людей. Это не о том, что я в вас сомневаюсь, в вашем опыте или способностях. Просто… я давно не была так близко к тому, чтобы потерять кого-то, кто мне дорог. Так близко, как сегодня. И меня это просто ужасает.

– Никто никого не теряет. – Грин отозвался негромко, и это звучало как обещание. И Саша знала, что он, вот он, врет. Бессовестно, бесстыдно. Он врет. И сам об этом прекрасно знает. А она все равно поверила. Так отчаянно, так яростно хотела ему поверить. Конечно. Конечно, никто никого не теряет. Все так. Все правда. Ровно так, как ты говоришь.

– А знаете, что вдвойне ужасно? Таня только что потеряла вообще всех. Вы не слушали, наверное. Мы в машине говорили. У нее никого не осталось. Вообще. Она и сестра. И все.