Саша помнила огромные светлые Танины глаза, цвет неуловимо напоминал о металле. Ждала, что девушка заплачет, но она молча смотрела в пространство. Такая же усталая. Такая же вымученная. Говорила о семье как о чем-то далеком. И Саша внутренне надеялась, что она заплачет. Но Таня оставалась неподвижной настолько, что становилось жутко.
– Хочешь, мы завтра с ней поговорим? Все вместе. Ну… Мы свои потери тоже переживали не одни. Правда?
Это все еще ощущалось ее ответственностью. Это все еще требовало ее присутствия. И никто, никто не должен оставаться один в этой темноте. Она ее помнила слишком хорошо.
– Да, хочу.
– Хорошо.
Она пробовала улыбнуться, смотрела ему в глаза, и что-то глупо так, жалко дрожало внутри. Что-то маленькое и тощее. Что-то крайне нелепое. Последнее маленькое что-то, выжившее в большом пожаре. Так отчаянно скучающее по теплу.
– Тише. Ну, ты чего? – Грин звучал чуть растерянно, когда Саша ткнулась лицом ему в руку – поверила бы во что угодно до тех пор, пока Грин вообще продолжал говорить ей об этом.
– Смотри на меня. – И Саша смотрела. Смотрела послушно, завороженно, смотрела, потому что любила на него смотреть.
Саша поцеловала Грина первой, потому что первой всегда было легче. Если она что и уяснила, если к чему и привыкла –
– Ты чего? – Он спрашивал шепотом почти, ему, кажется, было не менее смешно. И Саша отзывалась тоже со смехом:
– Ты на вкус как конфета. Я теперь думаю, что этой зубной пастой только хуже делаю…
Она повернулась в сторону Мятежного, подозрительно тихого. Он смотрел. Неотрывно, молча, не пропускал ни одной детали. Саша вспомнила себя будто из прошлой жизни, когда она наблюдала за ними в машине. Вот так же внимательно. Стараясь понять, как это работает у других. Как это могло бы работать, будь она там. Это могло бы работать – вот что она знала лучше всего. Это будет работать. Саша протянула было к нему руку, он щурился, довольно, тоже как-то по-собачьи, разрешил дотронуться до лица, а после прикоснулся губами к ее животу, чуть пониже ребер.
Грин снова развернул ее к себе, плавно, осторожно.
– Смотри на меня.
Саша послушалась. Снова. Негромко выдохнула ему в рот – это то ли выдох, то ли стон, что-то открытое настолько, насколько вообще возможно. Саша вздрогнула и позволила ощущению нести себя дальше. Абсолютная беззащитность – может быть, чуть больше, чем она могла сейчас вынести. Она не хотела этого никак иначе. Не было такой вещи, которую они с Мятежным для него бы не сделали. Или не сделали друг для друга.
– Мои мальчики. – Свое неловкое, невнятное бормотание Грину в рот она едва запомнила, едва отметила. Но расслышала негромкий довольный смешок. Ее никто не поправил, утверждение повисло в воздухе. Все правда. Все было правильно. Ровно так, как должно было быть на самом деле. И все были на своих местах. Будто дома.
Интермедия
Кровью и потом
Пока в комнате этажом выше не спали Саша, Грин и Мятежный, в гостевой комнате Центра, в дальнем конце зеркальной галереи (Валентина сказала, что так для Тани будет безопаснее, а Таня почему-то взяла и поверила), не спала Таня.