Пыльные перья

Я такой не буду. Не стану. И в терем запереть себя не дам. Если уж выбирать, я, пожалуй, постою рядом с Александром Македонским, тезки – это всегда так захватывающе. А вот Иванушку проведать все же придется.

– Однажды, Иголочка, ты ответишь прямо на мой вопрос, и это тебя если не убьет, то в лягушку превратит точно, правда?

Игла снова захихикала – звук тоненький, он ввинчивался Саше в уши, – а с приготовлениями они почти закончили. И значит, нужно было действовать быстрее. Все это кипело у нее в голове, не давало покоя: дикая гремучая смесь из колдунов, маскарадов и золотого меда, золотой же монеты – Саше казалось, что она до этого года и не видела такого количества золота.

– Думаешь, зеленый луч, недавнее бешенство часов – все это с Иваном связано? – Саша обращалась к отражению Иглы в зеркале. – Сначала колдуны и эти девушки. Потом колдуны с монетами Кощея. Ревизия. Приезд Ивана. Он… не похож ни на кого из них вообще. А от Виктора у меня просто мурашки, как можно быть настолько возмутительно неживым?

Саша понятия не имела, зачем разоткровенничалась с домовой, а может быть, дело в том, что Игла была ближе всех к тому, чтобы назвать ее подружкой, – из всех в Центре. Мятежный и Грин при массе других достоинств на подружек походили мало и в первую очередь всегда были несносными мальчишками. Валли? С Валли было сложно.

– Это ведь личное? Одно упоминание Кощея. Крошечная деталь. И Иван уже здесь. Так? Это же не бывает просто так? Я одного не понимаю. Кощею это зачем?

Игла оценивающе рассматривала ее прическу, придирчиво, пальцы у нее были неестественно длинные, она вся – сплошные булавки и иголки, торчащие под немыслимыми углами.

– Сашенька, ты не понимаешь, как мы работаем. Мы бесы. Большие и малые. Нас вы называете бесами. Ивана, Кощея – всех их равняли с богами. Но я укажу суть. Вопросы всегда одни и те же. Что делать с голодом? Что делать со скукой? Твоя Игла счастлива: дети в Центре внимательные и не забывают про подношения. А весь мир забыл. И нам голодно. И мы дичаем. И пробираемся на задворки мира в поисках хоть чего-нибудь, и, если мы это «что-нибудь» найдем, назад оно уже не вернется. Или вернется совсем-совсем другим: мы изменим его душу. Мы бесы, и мы не знаем насыщения. Мы всегда тянемся туда, где невероятно. Туда, где интересно. Туда, где дух захватывает. И я лучше буду болеть, Сашенька, лучше я буду дичать, поверь мне, девочка! Чем не чувствовать ничего. – Игла хмыкнула, и впервые Саше стало не по себе, что-то холодное поползло вниз по спине. Беспокойство? Игла знала явно чуть больше, чем привыкла показывать. – Я ведь чувствую свежую кровь, Сашенька. И ты, моя девочка, тоже интересная. Ты хуже любого бесенка. И тоже не выносишь скуки. Вот только ты себя бережешь. Спасаешь молодого господина. Боишься его боли и той боли, которая последует, когда он уйдет. Меняешь малую боль на великую. И послушай, девочка. Каждая боль чему-то учит. Но десяток малых уроков не заменят одного большого.

Саша резко развернулась, так, что домовая почти упала. Саша удержала ее машинально, привычно, глаза у нее сердито сверкали.

– Может быть, мне стоило тебя отпустить, чтобы ты шлепнулась на задницу и перестала говорить ерунду? Я на вас не похожа. Совершенно. И ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь, как мы, люди, работаем. Я спасаю его не потому, что боюсь боли, а потому, что Грин – он один такой. Потому что если не Грин заслуживает жизни, то кто? Потому что это естественно. У нас одна жизнь. Коротенькая. И я дам ему столько, сколько смогу. Мы, люди, чувствуем так много, мы никак не можем перестать. И если бы у меня была кнопка «выключить», я бы на нее нажала! Это слишком много? Марк и его глупости, и Грин, неважно, что я делаю, он все равно умрет! И эти чертовы стены, трупы, ваша идиотская Сказка! Я меняю малую боль на великую? Это называется «выживать». Если мне станет еще больнее, еще страшнее, я просто не выдержу!

– Слышишь, как ты полыхаешь, девочка? В этот пожар только дров подкидывай. И ты все равно будешь просить еще.

Саша сжала руку крепче, Игла негромко пискнула.

– Ну все. – С этим она отпустила домовую, и та с громким звуком плюхнулась на пол. Сашу еле заметно трясло, она смотрела на свои руки, на свое тело так, будто бы они были чужими. Она почти успела попросить прощения, она почти успела пожалеть о том, что сделала.

– Вредная, вредная девочка. Мы с тобой еще помиримся, правда? А пока послушай. В Сказке, а уж особенно когда замешаны Вечная Смерть и Вечная Жизнь, Кощей и Иван, это всегда личное. В Сказке не бывает неличного. Вопросы ведь одни и те же. Вот тебе еще ответ. Это всегда личное. Никому и никогда не верь, кроме тех, на кого указывает твое сердечко. Потому что оно зрячее. Вот кто вы такие.