Пыльные перья

Саша мягко скользила в толпе, изредка обмениваясь взглядами с Грином, и это все еще было удивительно и все еще чуточку пьяно, при этом она не выпила ни капли, но одних красок и запахов было достаточно, чтобы потерять голову.

Ивана оказалось найти просто, и какое же зрелище он собой представлял! Иван все еще был самым красивым мальчиком на этом маскараде, узнаваемый даже с маской, ему бы пошел любой костюм, даже если бы он заявился в мешке из-под картошки. Сегодня он, кажется, решил изобразить эльфийского принца, и это было почти невозможным выходом из привычного образа, маленькой сменой гражданства. С другой стороны, у Саши были все основания предполагать, что принцем он бы выглядел в любом костюме.

Иван, во всем золотом блеске, в волосах будто запуталась звездная пыль, разговаривал с худощавым мужчиной среднего роста. Саша прекрасно знала, что пялилась, но раз уж ей была щедро дарована возможность присутствовать и наблюдать – она делала именно это, потому что именно в этом была хороша. Мужчина был в костюме волшебника: фиолетовый плащ, высокий воротник, вышитый серебром. Он смотрелся настолько органично, будто всю жизнь в нем ходил. Она не видела его лица, только медно-рыжие волосы, безупречно уложенные, только дистанцию между ним и Иваном, которую не решался пересекать будто бы сам Иван. И с его-то силищей?.. Кто это? Он был худым до болезненного и не подал Ивану руки, не снял даже перчаток. Саша сама Ивана никогда не касалась, но иногда боялась прилипнуть, увязнуть в золотом меде, если дотронется. Выражение лица Ивана постоянно менялось: от жестокой улыбки до того, как уголки его губ беспомощно, раздраженно кривились, будто он не в силах был с этим справиться.

Напряжение искрило, Саше бы испугаться – любопытство сгубило не одну кошку. Но только не эту. Она стояла совсем близко, когда Иван взглянул на нее, глаза у него весело блеснули; сколько Саша ни прислушивалась – бесполезно. Не пропускали чары.

Незнакомец обернулся вслед за ним: черты лица тонкие, и глаза умные настолько, что у Саши даже колени задрожали на секунду. Есть взгляды, и есть взгляды, от такого чувствуешь себя глупой школьницей. Будто горы интеллекта было мало, глаза у него были разные. Пронзительно голубой и темно-карий, почти до черноты. Саша была готова поклясться: темный глаз видел абсолютно все. Ее, например, легко видел насквозь – и через платье, и через кожу – в душу смотрел. Он, как и Виктор, не имел возраста, в одну секунду ему было чуточку за тридцать, а в следующую он казался древнее пирамид.

Взгляды были пристальные, это ровно то, что делает Сказка: тянется к живому и теплому, ищет, где интересно. Саша смутилась, отвела глаза – всего секунда, что за глупость, в самом деле, – смущаться напыщенных сказочных господ?

Но они пропали.

Она несколько раз со смешками и улыбками отказывалась от напитков, ссылаясь на хрупкое человеческое тело, которое великолепия сказочных вин и медов просто не выдержит. Она видела других зрячих – людей опознавала легко, пьяных настолько, насколько это было нужно, чтобы забыться. Один качал на коленях хохочущую русалку – Саша узнала ее по длинным волосам и специфическому заливистому смеху, будто это не они вас, а вы их уже защекотали до смерти. Здесь даже это было можно. Обычно на контакты с малыми бесами смотрели осуждающе. Они целовали людям вроде Виктора и Ивана руки, но были первыми, кто готов осудить народец поменьше…

Сегодня можно было абсолютно все, и оттого вечер был жарким, и вечер был душным. Иван и незнакомый разноглазый мужчина будто исчезли, Саша не была уверена, что снова искала с ними встречи.

Музыка становилась громче, а танцующих и хохочущих больше, вот вам Сказка – пьяная и шумная, забывшая обо всем на свете, дикая. «Люди в квартирах-коробках забыли, как быть дикими. И потому теряют свои цвета день за днем» – так говорил Саше один леший, пока она честно пыталась распутать на нем проволоку. В голове прозвучал голос Мятежного: «Ты же не хочешь, чтобы он откусил тебе пальцы? Мы с Грином держим, а ты давай».

Она запоздало поняла, что потеряла их из поля зрения, и почти успела испугаться. Или испытать облегчение.

Может быть, я и хотела потеряться?

Но в следующую секунду она вынырнула из толпы, едва не налетев на Валли и Виктора. Картинка повторялась: музыка, золото, их отражения в зеркалах, бокал в бледных пальцах Виктора. Саша честно пыталась запомнить все, разложить в голове по полочкам.

И напряжение. То же самое, трещащее, будто удар молнии, того и гляди расползется по полу, поджарит всех присутствующих. Разве не чудесное завершение вечера?

– Поверить не могу, что ты выставил своих мертвецов. А если работа с чьей-то памятью пойдет не так? И это сразу после циркового представления с северным сиянием. И нелепого оправдания, которое вы скормили людям. – Видеть Валли взволнованной – странно и ново, Валли смотрела на него с вопросом или с болью. Или не смотрела вообще, но Валли – открытая рана.