Пыльные перья

Господин Воронич, вы не хотите рассказать, как она ее получила?

За наставницей можно было и не подсматривать. Но Саша услышала хриплый глухой смешок – Виктор усмехался, и это было настолько… нехарактерно. Черт, не знала, что он умеет. Его прямота обезоруживала, возможно, он всегда был ослепительно честным. И как смерть может быть лжива? Это вполне могло быть еще одной причиной, по которой такой же прямой Валли он нравился. Но это было давно. И в другой жизни. В какой-то другой Сказке.

– Это люди, Вэл. – Теперь Саша знала, что здесь ее быть не должно, и оставалась только поэтому. Этот разговор родом из той самой другой Сказки, где они были чуточку «больше, чем». Где у них друг для друга были имена. Саша была готова поклясться, что Валли изо всех сил старалась удержать лицо – не скривиться? не поморщиться? Виктор продолжал невозмутимо: – Это люди, и значит, они в любом случае будут слишком заняты, таращась себе под ноги, чтобы заметить что-то, что происходит у них над головами.

– Я тоже человек. И я заметила.

Ее подведенные глаза или ее раздраженно закушенная губа – Валли была трогательной, и Валли была убийственной, Валли и ее вопиющая человечность. Такой она Саше нравилась больше.

– Ты – глава Центра. Замечать эти вещи – основная часть твоей работы.

Мы не люди. Мы близки к людям. Мы малозначительны. Но мы не люди. И в его глазах стоим чуточку выше. Вот что он хочет сказать.

Саша хотела за нее обидеться, разозлиться, но чувств Валли хватило бы на двух Викторов, а то и на трех, и это его ошибка, если он их не видел.

Иногда мы делаем странные вещи по странным причинам. Может быть, собственная застывшая в мгновении смерть опротивела ему настолько, что решение утопиться в вечном лете было для него разговором о спасении души. А была ли у него душа?

Толпа несла ее дальше, Саша потеряла их так же легко, как и нашла. Пока не оказалась в руках у улыбающегося Грина.

А если мир будет не в золоте, если мир будет в огне, ты все равно продолжишь смотреть на меня как на лучшего человека? И ты ведь продолжишь. Огонь находит дом в тебе.

– Саша. Выглядишь… переполненной. Мы начали думать, что ты потерялась. Все хорошо?

Она еле заметно держалась за его запястья, и это будто резкое пробуждение, когда душа снова входит в тело – бам! – и ты на месте. Она еле заметно дрожала. Все эти лица, это мелькание, эти цвета, глаза разные и всеведущие, золотая пыль под их ногами. Саша дышала часто, действительно переполненная. Грин осторожно заправил ей волосы за ухо, смотрел в глаза и готовился повторить вопрос.

– Да, я просто… Все хорошо.

От его пальцев было горячо, от его дыхания было горячо, но горячо – это живое и это привычное, будто вернуться. Саша не знала, что ей это было нужно.

Она запоздало заметила Мятежного, он смотрел поверх ее головы, видела, как он снова сжимал зубы, как ходили у него желваки, и ей хотелось взорваться: «Ты не имеешь права меня осуждать, слышишь ты! Не имеешь!»

– Рад, что вам у меня нравится и вы хорошо проводите вечер. – Ты не успеваешь проснуться, его медовый голос снова льется в уши, и это самая сладкая колыбельная, он покажет еще один сон следующей ночью. Золотая корона в его волосах, это заявление не могло быть еще громче, правда?

Про Ивана говорили: силен как бык и глупее его в четыре раза. Но он перерос свой старый образ и перерос слух о нем, и неважно даже, что именно о нем говорили, Сказка все равно ела у него с рук и засыпала, положив голову на колени.

– И что вы все же нашли время. Приветствую, Григорий, Марк. Саша, теперь вы еще больше похожи на мою названую сестру.

В эту секунду стоять в белом и золотом, излишне открытой было неловко. Но это была всего секунда. И она прошла.

– Благодарю, это действительно впечатляюще. – Саша была готова поклясться, что видела золотой фонтан с шампанским, и это все казалось настолько противоречивым, возмутительным почти: столько разговоров о смерти Сказки и все эти люди, пышные юбки или почти полное отсутствие костюма, этот смех и эти звуки музыки. Неужели они не слышали тяжелое дыхание умирающей Сказки? Саша напомнила себе: ей нет дела до Сказки и она здесь не за этим. И Саша соврала бы, скажи она, что золотое ослепительное великолепие ей не нравилось. Будто в воздухе рассыпали сверкающую пудру, но она не мешала дышать. Даже если это был последний подобный праздник.

Иван наблюдал за ней, все та же полуусмешка, мысль почти была написана у него на лбу: «Какое интересное создание». Все они для сказочной элиты – создания, существа, не что-то живое, наделенное сознанием.

– Саша, вы танцуете?