Пыльные перья

Несколько раз налететь на незнакомых людей, выслушать вежливые вопросы, так же вежливо ответить, не сбиться с дыхания и не сбиться с шага. Спину печет, печет невыносимо. Это не неприятно и уж точно не больно. Это, если честно, почти хорошо. Но это чувство тревожное, оно здесь, свербит и ноет между висками. Что-то не то. И что-то не так.

На балкон Саша почти выпала, и она не была уверена, что на тщательно изученном плане зала – сейчас она почти не могла его вспомнить – был хоть один балкон. Но он был, и вот здесь, здесь был воздух, и в середине октября было чертовски холодно. Саша задрожала в своем тонком белом платье раньше, чем успела всерьез ощутить температуру. Но так лучше. Так понятнее. Холод, беспощадный и отрезвляющий, забирался под одежду и под юбку, дразнил свежую рану, и на секунду она вспомнила Грина, сидящего перед ней на коленях – пару часов назад. Или в прошлой жизни. Саша обнимала себя за плечи, руки – дрожащие и тонкие, их будто не хватало. И где ей сберечь все тепло, и нужно ли?

Картинка перед ней мало походила на исторический центр города над Волгой, это не то место и не те люди, и все казалось незнакомым, чужим, сказочным. Под деревом, будто совсем недалеко, стоял огромный великолепный огненно-красный конь. Лошадей таких цветов не бывает. Мысль чужая, очень далекая, но конь вскинул голову, и как причудливо у него была заплетена грива, какие знающие у него были глаза. Саше хотелось дотронуться, хотелось заглянуть в умную морду, хотелось обнять, прижаться к теплому боку. Мы переживем эту ночь и много ночей после, но я не знаю, ничего не знаю, я ничего…

Конь смотрел на нее долго, со значением, будто заглядывал сразу в разум. И привычная реальность – нет, она вовсе не была привычной, подалась и расплылась, раздвоилась, Саша изо всех сил вцепилась в парапет, стараясь удержаться в рамках хоть одной реальности, большего напряжения эта бедная голова просто не выдержит. Она моргала часто-часто, ожидая, пока картинки соединятся. Саша представляла себя чистильщицей воздуха. Маленькой такой. Она висела на страховке где-то внутри себя самой и старалась отчистить легкие от меда. Постепенно. По клеточке. По миллиметру.

Когда Саша Озерская открыла глаза, рядом с ней стоял кто-то. Мрак октябрьской ночи укутывал его надежно, бережно, кого он берег на самом деле? Саша слышала музыку из зала. И отблески внутреннего освещения то и дело касались ее лица, но человек стоял во мраке.

– И что ты здесь делаешь?!

Саша не ожидала напора и не знала голоса, но инстинктивно подалась назад. Прочь. Прочь. Еще дальше. Фигура потянулась за ней, шагнула из тени.

И нет, нет, ни один ад не похож на тот, самый первый, самый старый ад. Самый знакомый.

Обожженная кожа висела на почерневших костях, будто небрежно наброшенное пальто. Захочет и снимет. Захочет и укутается плотнее, жженое мясо ненадежно ляжет на прокопченные кости. Саша не знала лица и не знала голоса, но они находили ее. О, они продолжали находить ее. Несостоявшуюся жертву большого огня. Однажды ты уйдешь вместе с нами.

Неизвестный человек открыл рот, с видимым усилием, будто что-то необратимо оплавилось и теперь мешало ему это сделать.

– Иди сюда, Сашенька. Я. Ищу. Тебя. Повсюду.

Саша знала. Саша боялась. Это было разумно. Бояться. Саша думала, что закричала – получился придушенный жалобный вскрик. Будто последний. Саша думала, что побежала. Но вместо этого влетела ровно в середину, в самый центр такой же обожженной толпы – и ничего, кроме горелой плоти вокруг, горелых рук, все они тянулись к ней, стремились коснуться здоровой, неопаленной кожи.

– Иди ко мне, – шептали голоса, каждый в отдельности, сливались в единый хаос звуков и прикосновений.

Не трогайте, не трогайте меня, не надо.

– Мне так холодно, Сашенька! Мне так холодно. Обними меня скорее. Согрей меня.

Но вы ушли в огне, разве мог он забрать даже тепло?

Гарью не пахло. Был только запах солнца, разогретой до предела кожи.

Сколько нужно стоять на солнце, прежде чем кожа сползет с тебя, сама отойдет от костей?

Саша не могла дышать, не могла видеть, раскаленная мертвая масса облепила ее, прижалась к каждому сантиметру тела, пригрелась на груди, как младенец, жадно слушая ток жизни внутри. Жизнь билась, и жизнь требовала. И Саша, кажется, даже плакала. Саша все пыталась поймать ртом воздух. Ни один ад не похож на старый. Знакомый ад.

Наступила темнота, раскаленная, пылающая.

Это вот так выглядит темная сторона солнца?

Глава 12 Сны большого города