Пыльные перья

– Нет. Нет. Не хочу, чтобы все видели. Давай постоим, пока я не отойду.

Мятежный вздохнул, уселся прямо на полу.

– Мы с тобой не от испуга, так от пневмонии подохнем, надеюсь, ты рада?

Саша жалась к нему, до сих пор хлюпала носом, и он молча старался запахнуть на них куртку. Пытаться уместить невместимое было проще. Все это было проще. Лишь бы не думать. И не вспоминать. Сашину неестественную позу, жутко распахнутый рот. А еще раньше – мелово-бледного, перепачканного в собственной крови Грина. Еще раньше – сестру, лицо белое, она кричала, бросала в него злые слова. Одно за другим.

Сашин потеплевший нос ткнулся ему в шею, она все еще часто дышала, пытаясь успокоиться, и голос у нее звучал гнусаво, как у человека, который только что плакал:

– Когда мы с тобой в последний раз вместе заболели, Валли грозилась сдать нас в настоящую больницу, лишь бы больше не видеть. Мы были омерзительны. Так что ура! Ура! Пневмония!

Она была бесконечно усталой. Еле живой. Но на сто процентов здесь.

Вот и хорошо.

В зал они вернулись вместе, когда часы готовились бить полночь.

Саше нравилось думать, что она идет сама, что это не направляющая рука Мятежного вокруг плеч и опора в виде него же рядом каким-то чудом удерживает ее в стоячем положении. Она куталась в его куртку молча, мерзла даже в зале, а мозг был благословенно ватным. События сливались в один большой комок, до которого Саше сейчас не было дела. Все эти лица, слова, мириады запахов, звучащая отовсюду любимая мелодия, чистая эйфория. Саша прикрывала глаза устало, опиралась на него сильнее, а когда случайно сунула руку в карман, обнаружила телефон и нож – как он сюда его протащил только?

Ей стало стыдно, она торопливо вытащила руку из чужого кармана, бросила быстрый взгляд на Мятежного, но он ничего не заметил, продолжал с молчаливым упорством прокладывать путь через толпу. Саша сосредоточилась на том, чтобы идти. Еще один шаг, потом еще один, а следом еще. Вот так, замечательно. Куртка пахла Марком и сигаретами, в голове снова зазвенел голос Ивана, и боже, боже, ей так не хотелось сейчас об этом думать. Говорить с Иваном – это позволить солнцу держать тебя. Но ведь это невозможно. Не в этом мире.

– Саша! Всё в порядке? – Голос Валли раздался совсем рядом, и от Саши требовалось титаническое усилие воли, чтобы что-то ответить, она терпеливо привела язык в состояние готовности, разомкнула губы. Начала перебирать в голове слова. Как же это сложно. За нее ответил Мятежный:

– Она просто устала, мы вышли на воздух. Теперь готовы ехать домой.

Она ждала шпильки, ядовитой ремарки, чего-то, что сковырнет ее в этом состоянии, но удара не последовало. Он просто обозначал факты. Говорил эту фразу, а имел в виду: «Не здесь».

Впервые Саше подумалось, что в подобные моменты кому-то не менее страшно, чем было ей самой. Ей хотелось посмотреть на него, ей хотелось задать около ста тысяч вопросов, высказать примерно столько же накопленных обид, но рука на плечах ощущалась слишком тяжелой, не давала ей возможности маневрировать.

– Пойдемте домой, – отозвалась она негромко, готовая принять любые условия, лишь бы они не требовали от нее сейчас лишних усилий.

Часы пробили полночь.

Путь до машины Саша помнила плохо и была этому внутренне рада: мертвецы от входа никуда не делись, и смотреть на них отчаянно не хотелось. Она боялась увидеть знакомых. Она боялась повторения ситуации на балконе. Она боялась до трясучки, до состояния осинового листика, казалась себе такой маленькой и нелепой, расписанной ожоговыми шрамами, но кожа у нее по-прежнему оставалась безупречно чистой.

Марку все же пришлось нести ее до машины, она с трудом это помнила. Когда они вышли на улицу, Саша бестолково крутила головой, надеясь увидеть огненно-красного коня, сыгравшего с ней такую злую шутку. Ну что, что он хотел ей сказать? И почему так больно, почему так страшно, почему так жестоко? Но коня не было, был октябрьский промозглый исторический центр города над Волгой, были его обычные машины и редкие прохожие – большие города никогда не спят по-настоящему. Они задремывают ненадолго, и сон их неровен, сон их прерывист, может, потому они такие нервные и такие изменчивые, что им никогда не дают выспаться.

Саша на заднем сиденье была зажата между Мятежным и Грином, кто-то разбирал ей волосы, мягко доставал шпильку за шпилькой, и это простое, домашнее, любящее какое-то действие послужило спусковым механизмом. Она наконец провалилась в сон. Спасительный, освобождающий. Она не слышала, как Грин коротко поцеловал ее в лоб, не слышала вопросов Валли, не слышала терпеливого, ничего не выражающего голоса Мятежного, объясняющего, что это, кажется, было очередное видение, но он не смог выяснить детали. «Видишь ли, Валли, был немного занят, вспоминая, сколько вдохов и сколько нажатий нужно, когда пытаешься реанимировать человека».

Сон тащил ее дальше, в пространство без звука и цвета, где все было просто и тепло.

Грин растолкал ее осторожно:

– Просыпайся, мы у Центра. Или тебя понести?