Пыльные перья

– Ты так и не знаешь, что послужило триггером? И что это вообще было? Насколько я понимаю, обычно ты сама не являешься участником видения? – Грин развернулся к ней: кожа в темноте еще бледнее и все еще будто светится изнутри. Шрамов было вполовину не так много, как у Мятежного, к Змеенышу они соваться близко боялись. Но они были. Саше на секунду стало стыдно за свою чистую кожу: ни шрама, ни ожога, ни отметины.

И никто из нас ровным счетом ничего им не должен, всем этим большим шишкам. Особенно наши жизни. Чувство было здесь и исчезло.

Грин заметил, что на него смотрят, повел плечами, явно рисуясь, его выражение лица – знакомое совершенно, хитрое, крайне довольное.

– Нравится?

Саша хмыкнула, демонстративно падая на подушки:

– Сногсшибательная красота. Ты уляжешься сегодня или мы так и будем переговариваться с разных концов комнаты?

Она дождалась, пока Грин нырнет под одеяло, поспешно забилась к нему в руки – выдох. Медленно, через нос. Сегодня ее держало солнце, и сегодня ее охранял невоспитанный, но до смешного верный пес. Сидеть рядом с Грином – это будто у костра, вытянуть руки и ноги и пытаться отогреться. Это слушать звуки леса. Саша чувствовала: он ждет ответа, и он нравился ей именно этим. Грин никогда не давал ей соскочить с темы, пока чувствовал, что ей самой это нужно. Саша бы убегала от своих кошмаров бесконечно.

– Я не знаю. Они не были обожженными, знаешь. Ну, в плане… гари не было. Может, было слишком много солнца? И они все знали меня, знали мое имя. И там был конь…

Брови у Грина поползли вверх, и это было нечестно, зачем ему такие красивые брови? Черные. И форма такая красивая. Саша рада была отвлечься на что угодно, отвлекаться с ним было еще легче.

– Конь?

– Да, огненно-красный конь. Я вышла на балкон, а там будто… будто не здесь. Будто в другом месте вышла. И там стоял этот конь, и он будто в душу мне смотрел. Это, наверное, самая красивая лошадь, что я видела в жизни… А потом началось.

Усталость возвращалась толчками, постепенно. Саша устроила голову у него на груди, ткнулась носом в шею – запах раскаленной чешуи, он никогда не был Змеем, не по-настоящему, но что-то носил с собой, что-то, что принадлежало ему по праву наследия. Он думал вслух, давал ей ответ на загадку, которую ей решать не хотелось:

– Это похоже на солнце, знаешь?.. Тройка сказочных коней. Белый – день ясный. Черный – ночь темная. И красный – солнце красное.

Класс. Класс.

– Гриша, не мучай меня сегодня, пожалуйста. Еще один солярный знак – и у-у-у! – Саша зарылась в него еще дальше, кожа у него не пахла солнцем, ей сейчас виделась огромная разница, она ощущала ее всем существом и была за нее благодарна. – И я взорвусь. Лучше расскажи что-нибудь. О конях я подумаю завтра.

Мне почти за себя стыдно. Как недобитая героиня книжки. Но завтра будет новый день.

Грин хмыкнул, задумчиво, будто примериваясь, рука осторожно легла ей на спину, и Саша вдруг замерла. Она действительно могла уснуть здесь, могла остаться. Вот в этих самых руках. Все перепуталось, и все вокруг горело, но самый огненный представитель этой истории – сын Великого Змея – держал ее в руках надежно, чтобы можно было забыться. Поцелуй меня так, чтобы я снова поверила.

– Придумал. Но это тоже отчасти про солярные знаки, тебе придется смириться, сегодня день такой.

Саша кивнула, переворачиваясь на спину, скидывая одеяло, нервная дрожь ее наконец отпустила. Ей нравилось ее тело. Маленькое. Способное донести ее как угодно далеко. Она была обманчиво тоненькой, она знала, что может биться и рычать, как разъяренная львица. Если захочет. Если будет нужно.

Стала бы я за него?.. Стала. Несомненно. Обязательно. Грин положил ладонь ей на живот, и нужно было провести вечер с Иваном, чтобы научиться различать беспощадный жар небесного светила. И его благородный огонь. Из тех, что грел ее. Но никогда не мог обжечь. Тот самый, которого бы ей бояться, а она любила его, как любят члена семьи. Может быть, в этом и было дело. Огонь забрал их. И они до сих пор жили там. Глубоко внутри.

– Ты знаешь, что все сказочные создания, связанные с огнем, рождаются совершенно обычными? Скучными даже. Серыми. Будто их сваляли из пыли… Пыльные перья маленьких птенцов Жар-птицы. Пыльные слабые чешуйки маленького Змея. Пыль и прах. И пепел. Ни искорки, даже самой чахлой.

Саша смотрела на него удивленно, воображала эти пыльные перья и не могла представить его таким. Бледным, изможденным, больным – может быть, но огонь был ровно там, куда он отправлялся. И она не могла разделить их даже мысленно. Грин рассмеялся, ласково пробежал пальцами по ее лицу, щелкнул по носу. И Саша позволила этому случиться. Когда это стало таким домашним? Таким привычным?