Пыльные перья

Саша сонно помотала головой и честно поднялась на ноги, Грину пришлось ее поддерживать, но он будто был совершенно не против. Мятежный рядом фыркнул:

– Ты обнимаешься сейчас как недоделанная коала, пьяная и на эвкалипте.

Она хмыкнула: все потихоньку возвращалось на круги своя, становилось понятным – ничего не было понятно.

– Я малышка-коала, очень симпатичная, к твоему сведению. И я не выпила ни капли.

Они выдвинулись в сторону дверей Центра, где то и дело мелькало встревоженное лицо Валли. Валли, которая понятия не имела, что случилось, и поэтому была похожа на торнадо, F5 по шкале Фудзиты – Пирсона.

– Ладно, малышка-коала, пойдем. – Грин вел ее бережно, и Саша глупо хихикнула:

– Гриша, представляешь, мне снилось, будто я сплю между луной и солнцем.

Раздраженное рычание Мятежного она не просто слышала – чувствовала кожей, ей казалось, что он хочет ее встряхнуть, и только живая преграда в виде Грина удерживала его от поспешных решений.

– Тебе солнца не хватило сегодня? Не нагулялась? Вообрази, Озерская, если думать иногда головой, а не тем, чем ты думаешь обычно, можно избежать большей части подобных ситуаций. Кто только…

И это было так глупо, так по-детски обидно. Тебе пятнадцать – и он крадет твои игрушки, тебе двадцать – и он не слушает тебя, он делает поспешные выводы, он бросается не думая, никогда, никогда не слушает, и ты понятия не имеешь, где у него переключатель.

– Не то солнце! Не беспощадное, не страшное. А как будто… Есть смысл во фразе «хорошее солнце»? Это было хорошее, нестрашное солнце. – Саша сбилась, махнула рукой, силясь найти слова. – Огромное и теплое. С твоей стороны. Да тебе и плевать, я не с тобой разговаривала. Тебе всегда плевать, и меня тошнит от твоего отношения: то ты спасаешь меня от кошмаров, то превращаешься в невыносимого мутного урода. Чем я думала? У нас была установка – влезть ему под шкуру, узнать как можно больше. – И как же сложно было говорить, но она продолжала на силе чистой ярости: – Что-то я не видела вас в радиусе пяти метров от него! А я там была, я слушала! Так какого я опять виновата и думаю не тем? Или ты бесишься, что тебя не пригласили? О, не переживай. Вкусы у нашего Иванушки специфические, думаю, даже в случае со мной это был скорее акт нарциссизма. Спасибо за помощь, Марк. Но слушать это дальше я не желаю. И разбираться с твоим отношением тоже.

Она задохнулась к концу фразы, гневно сверкала глазами, а усталость брала свое, спокойно, с каждым словом. Саша понизила голос, рука Грина надежно держала ее за талию, и это, наверное, единственное место, где в ней не пульсировала тупая, злая, нелепая совершенно обида.

Пять лет. Пять лет. И ты до сих пор можешь вот так меня перевернуть, поднять на дыбы. Это не смешно даже.

– Ты ничего – слышишь ты? – ничего не знаешь.

Саша слышала звук его удаляющихся шагов, хотя Мятежный и мог быть абсолютно бесшумным. Это давило на нее, на виски, на саму душу будто бы. И она так устала. Но обернулась посмотреть, и Мятежного в холле действительно не было.

– Это не очередное убийство. Это просто мой оживший кошмар. Сплошные погорельцы. Ничего больше. Я не знаю, что случилось. Если нужно, я расскажу подробнее. Позже. Но не сейчас, сейчас не могу.

И мне бы правда хотелось в это верить.

Путь наверх казался таким долгим, и Саша совершенно не была уверена, что с ним справится, несмотря на поддержку Грина. Я устала. Я смертельно, катастрофически устала. Устали даже мои кости. Даже мои мысли.

– Гриша?

– М-м?.. – Он отозвался негромко, лица почти не видно из-за ее растрепанных волос, и Саше бы спросить, где были все шпильки, но ей не было до них дела.

– Можно я у тебя останусь? И мы просто ляжем спать. И сделаем вид, что все нормально. И мы обязательно нормально поговорим, но, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, только не сегодня.

Она чувствовала, что Грин улыбается.

– Конечно, мне было строго запрещено оставлять тебя одну. Я и сам бы так не поступил.

Что происходит в этом огромном здании? Где звучат все важные разговоры и почему я всегда на них опаздываю? И куда пропал огненный конь? И имеет ли это все сейчас хоть какое-то значение?

Она пряталась под одеялом так надежно, что видны были только глаза и слышен смутный отголосок печального сопения. От платья избавиться было замечательно, смыть поплывшую золотую краску, прикосновения пусть воображаемой (воображаемой ли?) горелой плоти – еще лучше.

Саша наблюдала, как Грин переодевается, молча, заинтересованно, все эти вопросы в ее голове уже звучали: откуда у него этот шрам под лопаткой? Насколько он похож на своего отца? Как он выглядит, когда он с Марком?