– Озерская, у меня есть пара идей относительно того, как использовать мой рот, которые тебе однозначно понравятся. Я припоминаю, ты была большой поклонницей…
Саша поспешно зажала упомянутый великолепный рот рукой, глаза у нее смеялись, негромкий смешок издал даже Грин, как всегда, наблюдающий за ними с неприкрытым любопытством на лице. Саша погрозила Мятежному пальцем свободной руки.
– Я предупреждала. Это было неразумным использованием. Попытаешься еще раз? Ай! Марк!
Она обиженно потирала укушенную ладонь, то и дело бросая на Мятежного оскорбленные взгляды, глаза смеялись у обоих. Вот это – это было просто, это случалось с ними сотню раз, дорожка знакомая такая. Привычная. Саша вздохнула, собираясь с мыслями:
– Вы не можете отвлекать меня вечно. Я хочу знать, что случилось в Доме со слонами.
Мятежный фыркнул снова, на этот раз громче.
– Упрямая до невозможности, ты не отступишься ведь? Ладно, слушай. Истомин, поправь меня, если я буду неправ. В общем. Мы подошли туда рано утром, справедливо было предполагать, что ночью они будут сильнее, в конце концов, все нападения случались ночью. И да, там была охрана, так что, может быть, это было самую чуточку взломом. Но я напоминаю: Москва нам помогать ни хрена не хочет, потому официального разрешения мы бы ждали до тех пор, пока наши разложенцы не пожрали бы весь город.
Саша перебралась поближе к Грину, прижалась к нему спиной, и сейчас было самое время слушать. О своем собственном секрете Саша вспомнила только что, как всегда, весьма своевременно. Секрет, похожий на огромного золотого червяка, тут же разросся в размерах, готовясь начать точить дыры в сердце. Сердца – это излюбленная пища секретов, если кто-то не знал.
Губы Грина коснулись кожи где-то за ухом, Саша выдохнула, весь фокус внимания немедленно смещается к крошечной точке, где они соприкасаются и где от его дыхания тепло и… Черт.
– Гриша, отвлекаешь.
Мятежный смотрел на них с выражением лица оскорбленного праведника.
– Серьезно, Истомин? У нее фокус внимания как у щенка. Дольше пяти минут мы на чем-то концентрироваться не можем. Я чего ради распинаюсь?
Саша печально вздохнула, подняла глаза на Мятежного – она не помнила, когда в последний раз смотрела на него вот так, прямо, и не помнила, когда ей в последний раз нравилось на него смотреть – никогда. Но он был здесь, темноволосый, с вечно упрямо сжатыми зубами, ходящими желваками, глазами, которые забывали отражать свет.
– Если ты продолжишь критиковать мой фокус, я пну тебя. На это фокуса хватит. Итак, вы вломились на территорию чьей-то частной собственности, мы с Валли выяснили, что Дом закреплен за какой-то местной конторой. Водоканал? Или что? Я уже не помню, так или иначе, никаких ниточек это нам не дало. Дальше, дай угадаю, вы благополучно применили очередной магический трюк, чтобы отвлечь охрану, и влезли в Дом. Ты ведь не вырубил охранника, Марк? Слишком довольное у тебя лицо.
Мятежный хмыкнул, воскрешая в памяти события.
– К сожалению, нет. Хотя очень хотелось. Охранники там были отборно мерзкие. Но дело обошлось простым заговором на отведение глаз, Валли их знает миллион. Так что охрана там была совершенно человеческая. Дальше начинается лес, холод собачий, с Волги дует нереально, эти двое, – он указал на Грина и отсутствующую в данный момент Валли, – похожи на сосульки. В Доме, конечно, нет никакого света и тишина стоит невероятная. Мы начинаем думать, что промахнулись, потому что, по логике вещей, колдуны уже должны быть в курсе и встречать дорогих гостей. Но тихо невозможно. Ты такую тишину услышишь только на кладбище. И эти слоны – реально огромные монстры, тебе бы понравилось – возвышаются среди ноября каким-то дебильным волжским гротеском.
Грин чуть щурился, следя за достоверностью рассказа, повел в воздухе пальцами, стремясь вернуть Мятежного к сути.
– Марк просто не любит, когда кто-то выше его ростом, да еще настолько, потому рассказ про несчастные скульптуры мы имеем все шансы слушать еще долго.
Саша тут же мстительно добавила, выглядывая откуда-то из-под руки Грина:
– У кого еще собачий фокус внимания?!
Мятежный ответил им полным скепсиса взглядом, в котором читалось: «Почему я должен был застрять здесь именно с вами двумя?» Он рассеянно бросил взгляд на Грина, будто ища опору, а затем продолжил.
Мятежный это утро помнил замечательно. Уныло-серое, кричащее: «Ноябрь!», черные деревья, торчащие посреди грязного безобразия, которое оставил за собой первый снег. Вверх раньше вела дорога, теперь все заросло молодой порослью. И зачем было переводить Дом в частную собственность, это его медленно убивало.
Слоны эти выглядели абсурдно, и скульптура девушки с другой стороны Дома напомнила ему кого-то, о ком он отчаянно не хотел вспоминать.
– Этот Дом криповый до жути, будто прямиком из хоррора вылез.