Пыльные перья

– Варвар. – Мятежный слышит веселый голос Грина, оборачивается, чтобы увидеть его наконец, освободившего котов, и он думал, твари убегать будут или благополучно его полосовать, но вот они сидят, каждому досталось по руке, и тычутся бестолковыми мордами ему в лицо. Марк про кошек все же ничего не знает, они разве так себя ведут? Он сам себе казался похожим на такую кошку в эту секунду.

– Ага, – соглашается легко, – варвар и вандал. Ну что, стряхнем пыль с этого жертвенника?

Мятежный делает шаг в сторону жертвенника, кивая на просьбу Валли быть осторожнее.

– Конечно, Валентина, я всегда осторожен, за кого ты меня принимаешь?

Мятежный, конечно, обманывает. Возможно, себя в первую очередь. Сначала приходит смрад, а после пол расползается, доски торчат под углами, будто зубы, некрасиво, неправильно.

И они начинают лезть прямо из-под пола, прогнившие еще сильнее, абсолютно слепые. Колдуны будто забыли, как двигаться по-человечески, и лезут из-под половиц по-паучьи или по-змеиному, теряя сходство с людьми с каждым своим днем и с каждым своим движением, сдирая с себя кожу, не чувствуя боли вовсе. Вонь становится невыносимой.

А потеря Золотого их, кажется, все-таки подкосила. И сделала еще опаснее.

…Мысль чужая, будто не его. Серебряный Колдун теснит его к стенке. А он в немом шоке отмечает, что кошки сражаются, как немейские львы с Гераклом, и понимает, что эти твари – это ни фига не обычные кошки. Истомин. Вечно он…

Колдун пытается его обезоружить, и заговоренный нож жжет ему пальцы, этот Ной хорош, нереально хорош. Грин здесь же, Мятежный замечает, как вены у него изнутри светятся, переполненные жидким пламенем, и если пару секунд назад Валли стояла рядом, то сейчас она предусмотрительно делает шаг назад. Глаза у Грина змеиные совсем. Мятежному смешно почти: сейчас самое время пялиться на Грина. Он всегда ощущает битву всем существом, живет единым моментом. Мертвая плоть того гляди залепит глаза – и как достал только? Мятежный полосует колдуна по руке, и металл ему в эту секунду кажется живее этого тела. Он жжется, колдун издает глухое шипение, но прахом или зловонной лужей не обращается. Дерьмо. Дерьмо. Гребаные москвичи, вот бы где пригодилась ваша помощь, или скажете, что мощь Сказки тут тоже бессильна?

– Жертвенник! Не колдуны, жертвенник!

Догадка спонтанная, но он уже тогда знает, что она верная. Он такие вещи всегда знает еще на подлете, чувствует их, чутье у него собачье, безошибочное, как у опытной гончей.

Он знает, что сейчас будет: жертвенник вспыхнет под дыханьем Грина, и это заставит колдунов отступить. Не знает только, что огонь, вырывающийся изо рта Грина – раскаленные всполохи, – сменится кровью еще быстрее обычного. И все перестанет иметь значение, торжество оборвется, не успев начаться.

Но сейчас? Сейчас Грин выдыхает огонь, ослепительный огненный вал, Мятежному кажется, что ему даже опалило брови, и колдуны с шипением бросаются в противоположную сторону.

– Кончилось, к слову, тем, что они куда-то отползли, мы успели ликвидировать жертвенник, изъяли зеркало, Валли вроде бы передала его Ною. Ты его видела? И дальше, собственно, тебе все известно. Вот этот товарищ, – Мятежный взлохматил Грину волосы, нарвавшись на недовольное ворчание Полудня, – израсходовался в ходе битвы, и… И вот мы здесь. Что подводит меня к совершенно логичному вопросу. А где в момент нашего возвращения была ты?

Если я сейчас скажу ему все как есть? Что он мне ответит? Что ничего другого и не ожидал от меня? Или тот факт, что я пять минут потаскала на шее ключ от Центра, магическим образом очистил меня, сработал как святое причастие? Да вот только в него мы тоже не слишком верим. Конечно не сработал. И что они мне скажут? А чего я больше всего боюсь услышать?

Саша высвободилась из рук Грина запросто, одним движением.

– Гриша, ты как, получше? – Легко было делать вид, что не чувствуешь взглядов. Легко было делать вид, что ничего не происходит. Что все в порядке. Все легко и просто. Прозрачно как стекло. Саша улыбалась, поправляла волосы, и руки у нее немного дрожали.

Что теперь делать?

– Получше, а что? – Он отозвался осторожно, будто не понимая, что именно с ней происходит, не в состоянии объяснить внезапную перемену, и добавил мягко, явно опасаясь нарваться на резкий отпор: – И с чего такой интерес к делам Центра?.. Не пойми меня неправильно, просто тебе же всегда было… ну… все равно? И ты неоднократно давала это понять.