Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Ну, а что? Прав ведь мужик!

— Молчи уж, — только махнула рукой Румяна. — Ушедшая тебя забери…

Вечером мы снова остановились в стороне от дороги. Ладимир тревожно поглядывал на небо, где серебряным кругом расцветала луна-девица. Еще немного и запоют ей свои песни безнадежно влюбленные дети ушедшей, взвоют горестно, а после пойдут злобу свою на всех живых вымещать.

Ох, страшно мне, ох, страшно…

— Ладимир, глянь, — я кивнула в сторону Румяны.

Та склонилась над младшим братом. Осьмуша лежал, едва дыша. Мгновенно побледнел, осунулся, мелко задрожал, будто озноб его бил изнутри.

Колдун коротко кивнул и пошел к ним.

— Что случилось, Румяна?

— Да вот братцу моему чегой-то плохо стало. Не пойму, что и такое приключилось.

— Небось хворь какую подцепил. Бродяга, — буркнул Стоян, сидящий позади меня.

Я оглянулась.

— О чем это ты?

Мужик только махнул рукой.

— Родня у моей женки та еще. Сестра злей зверя лесного, а братец так и норовит куда-то уйти. Каждую луну пропадает. Вроде тихий-смирный, а чуть что сразу из дому бежит. Ох, навязался же на мою голову, ушедшая его забери! Не хватало своих забот, так этот еще…

Ладимир коснулся рукой лба Осьмуши. Тот вздрогнул и будто бы оскалился. Лицо его, всполохами костра освещенное, исказилось злобой.

— Уйди, злыдень, — сдавленно проговорил он.

— Ишь ты, норовистый какой! — взвилась на него Румяна. — Человек тебе, может, помочь хочет?

— От колдуна помощи не приму, — отозвался братец.

— Ты что ли колдун?

Ладимир только глянул на нее тем самым взглядом, от которого мурашки бегут. Румяна так назад и отпрянула.

— Вёльма, — позвал меня, — Неси отвар.

— Какой отвар? — прошептала Румяна. — Отравить его хочешь?

— Помочь хочу, — процедил ведун. Видать трудно ему такие слова даются. — Взяла бы ты дочь с мужем да отошла подальше.

Забава, все это время мирно спящая рядом, причмокнула губами и перевернулась на бок. Стоян только сплюнул и вспомнил какое-то ругательство.

— Брата оставить предлагаешь? — вспыхнула баба. — Не бывать тому. Кто тебя, чародея, знает! И как совести только хватило у охальника! Брат он мне, не уйду!

— Перевертыш твой братец, — холодно проговорил Ладимир, — На луну глянь и подумай, отчего захворал.

— Ларьян-батюшка, — всплеснула руками Румяна. — Стоян, ты слышал?

— Слышал, — отозвался муж. — Говорил я тебе, что неправильный парень.

Я подала Ладимиру кружку горячего отвара. Из каких трав и порошков тот был сделан — не понять. Разве ж ведун расскажет! Только смотришь на него — будто светится, а запах так и прошибает, пряно-горьким отдает. Вдохнула, а вроде как и сама напилась вдоволь.

— Пей, — приказал он Осьмуше.

Парень передернулся и отвернул лицо.

— Пей, сказал.

— Что ты ему суешь? — встряла Румяна.

— Зелье. Чтоб не перекинулся.

— А разве поможет? — робко спросила я.

Ладимир едва не спалил меня взглядом.

А что ж тут такого? Слыхала я, что такое зелье есть, да только мало помогает. Сказывали, будто темный дар перевертышей вовсе замедлить можно, усыпить.

— Пей, не то своих же погубишь, — жестко проговорил колдун.

Осьмуша злобно сощурил глаза. Кулаки его сжались так, что костяшки на пальцах побелели.

По спине моей вмиг холодок прошелся. Что-то страшное и неотвратимое будто за спиной стояло, надвигалось и не обойти его.

— Ладимир, — прошептала я, — луна…

Она уж почти в зенит вошла.

— Пей, — сам зарычал ведун.

По лицу Осьмуши пробежала странная рябь. Будто волной по коже. Пересилив себя, он сделал несколько глотков.

— Все пей.

— Да что ж ты его мучаешь? — выкрикнула Румяна и выбила из рук Ладимира кружку.

— Ах, ты, злыдня пропащая! — ругнулся он.

Драгоценный отвар, способный помочь парню, расплескался на землю.

— Вот дура-баба! Что ж ты ручищами своими лезла? — закричал Стоян.

— А чего он брату моему отраву давал?

— Да саму тебя отравить мало!

— Молчать! — закричал Ладимир.

Я стояла, едва дыша. Смотрела, как Осьмуша поднялся на ноги, весь будто передернулся и громко закричал. Не просто закричал, застонал, завыл. От голоса его у меня душа в пятки ушла.

— Все назад… — проговорил Ладимир.

— Забавушка, пойдем, — Стоян потащил ничего не понимающую девочку за собой.

Ладимир выхватил из-за пояса длинный нож, зашептал что-то и воткнул его в землю, как накануне делал.

— Не выпущу его из круга, — проговорил.

— Он перекинется?

— Не должен.

Я невольно назад отступила.

Горящие гневом глаза Осьмуши смотрели прямо на меня. То замер он, то вдруг будто судорога по телу прошлась. Выгнулся, взвыл и упал на колени. Метнулся в сторону и будто его отбросило назад. Круг, очерченный Ладимиром, не выпускал перевертыша наружу.

— Что делать нам? — спросила я, цепенея от страха. Не думала, что в мире такие страшные вещи делаться могут.

— Ждать. Луна зайдет, он вернется.

Луна…ярко она на небе светит, прямо греет своими лучами перевертыша. А тот мечется в круге невидимом, как в клетке и наружу не может вырваться.

— Ладимир, выдержишь? — прошептала я, заметив, как по виску его каплю пота ползет.

— Выдержу.

А сам все шепчет что-то. Уперся рукой в землю, будто силу свою ей отдает. Глаза его совсем другими стали, потемнели, поволокой подернулись. Помогла бы, да не умею.