Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Стоян все связать его хотел, чтоб вдруг чего не дергался. Ладимир же запретил. Сказал, мол, пусть так лежит, ничего не будет. Забава, кажется, не поняла совсем, что стряслось. Пожала плечами и снова спать завалилась. А вот мать ее, Румяна, только и знала, что стенала да ругалась — на мужа, на Ладимира, на братца своего и на меня заодно. Сказала, мол, девка колдуну помощница, вместе они темные дела творят. Дура-баба, чего скажешь!

— Не спится тебе, Вёльма? — вздохнул Ладимир и рядом со мной сел.

Я взглянула на усталое лицо. Ясные глаза хоть и покраснели от ночи бессонной, а все ж пронзительными были. Не такие, как у Арьяра. Нет в них льдинок застывших, только огонь — холодный и обжигающий.

— Уснешь тут, — усмехнулась в ответ. — Сам небось спать не можешь.

— Мне спать нельзя. Оставь вас тут и всякое может случиться. Духи здешние и так недовольны, что потревожили их. Шуму только зря натворили.

— Так, значит, ты с духами говорить ходил?

Колдун кивнул.

— Лес тут хоть и редкий да маленький, а все по чину. Поклонился я всем местным обитателям, прощения попросил. Лесному хозяину уйти обещал и перевертыша увести. Тихое здесь место, непривычное для таких существ.

Я поерзала на месте, стараясь скрыть удивление и лишнего не сболтнуть. Опять убеждаюсь, что Ладимир силу имеет недюжинную. Это ведь надо — с лесным хозяином да духами говорить. Не каждый может. Я вот сколько лет жила, все думала, что никто не может. А оно вон как — есть, значит, все на этом свете и не сказки это, а быль самая настоящая.

— Что теперь делать будем, Ладимир? Нельзя же Осьмушу так оставлять.

— Нельзя, лисица, нельзя, — нахмурился ведун. — Что делать ума не приложу. Амулет я ему сделать могу, чтоб не оборачивался на полную луну. Так ведь долго темный дар сдерживать нельзя. Любая сила выхода требует. Не будет его и сила человека раздавит.

— Выходит, нет для Осьмуши спасения?

— Отчего ж нет? Надо вначале узнать, как он дар получил, а после думать.

Ладимир взглянул на небо и чуть сощурил глаза.

— Рассвет скоро, Вёльма. Днем нам точно бояться нечего.

Осьмуша очнулся чуть не с первыми лучами солнца. Будто сила светлая его пробудила. Румяна сразу же к брату кинулась, причитать да охать стала. Хотела даже амулет с него снять, да Стоян такой руганью в ее адрес разразился, что та мигом передумала, обозвав мужа упырем, злыднем, тварью поганой и еще кем. Кем я уж не запомнила.

— И как тебя только не сгубил этот колдун треклятый? — продолжала причитать она, глядя братца по голове. — Отравой своей волка из тебя хотел сделать. Да только не допустил Ларьян-батюшка! Взял да и спас несмыслёныша.

Осьмуша опустил глаза долу и лишь изредка вскидывал взор на нас с Ладимиром, стоящими чуть поодаль.

— И что он сделал с тобой такое? — не умолкала Румяна. — Что только сотворил, окаянный? Век ведь такого не было! Сколько жил парнишка, никогда, никогда…Ох! Да откуда ж только колдуны эти проклятые берутся?

— Видно, не скоро она стенать закончит, — шепнула я Ладимиру.

— Да обеда, не меньше, тут простоим, — согласился он. — Стоян, может, уймешь свою супружницу?

Мужик только вздохнул.

— Тяжкая это работа — дурную бабу унимать. Эй, Румяна, кончай причитать! Отойди от него, пусть люди добрые поговорят.

Баба обернулась к нам и зло сощурила глаза.

— Ишь чего удумали! Добить хотите? Так вы уж лучше меня с ним убейте!

— Сама просит! — гоготнул Стоян.

— Хватит сырость разводить, Румяна, — урезонил ее Ладимир спокойным голосом. — Лучше дай мне помочь ему.

— Поможешь ты! Как же! Доведешь совсем парня. А он брат мой единственный.

— Тогда спроси у брата своего, помнит ли он ночь прошедшую.

Румяна покосилась на нас, затем на Осьмушу. А как тот ответил, что не помнит, так сразу подзатыльник ему залепила и ушла плакать в сторону, кляня все на свете.

Осьмуша, вопреки моему страху, стал охотно говорить с Ладимиром. Амулет его снять не пытался и волком больше не смотрел. Ох, да что ж это я? «Волком смотрел…». Чур меня! Чур!

— Помнишь, как стал таким?

— А чего не помнить? — хмуро ответил паренек. — Уже вторую зиму как луне поклоняюсь. Случилось то еще в зарецких землях. Остался я совсем один как брат старший помер. Делать нечего — пешком в Беларду, к Румяне пошел. Заночевал на краю одной деревни в доме разрушенном, а ночью тамошние вышли перевертыша ловить. Поймать-то поймали, да он меня цапнуть успел.

Мы с Ладимиром переглянулись. Совсем молод еще перевертыш-то. Повезло нам, что ведун так справился умело. Сказывали мне, сила в них такая, что не остановишь.

— Ты, ведун, убьешь меня теперь? — без тени сомнения спросил Осьмуша.

Глядя на его серьезное, не по-отрочески взрослое лицо, Ладимир не сдержал усмешки.

— Не странник я, чтоб убивать детей ушедшей. Помочь чем — смогу. Амулет, что на тебе, не снимай. Отвар, который сестрица твоя расплескала, заново варить придется.

— А дальше-то мне как жить? — в голосе Осьмуши послышалась мольба. — Говорили старики, что дар темный остановить можно.