Раб Петров

Никита Рагозин много дней подряд – он сбился со счёта – бесцельно скитался по Питербурху. Уже наступила хмурая осень с бесконечными ледяными дождями, а у него не было толкового приюта, да и деньги кончались… Хотя, кроме того, чтобы попроситься переночевать в кабаке или трактире, ему и денег тратить было некуда. Он, одетый в ветхую выцветшую рубаху, худой армячишко, отчего-то почти не ощущал холода, и голод тоже куда-то делся.

Он уже долгое время не видел своего отражения в зеркале, у него перед глазами были лишь собственные руки, до того худые и бессильные, что кусок хлеба или чарка водки казались тяжелы. Ещё Никите было страшно даже подходить к многочисленным лужам и заглядывать в них, дабы разглядеть себя… Особенно после того, как родной отец, Степан Никитич Рагозин не узнал его – собственного сына.

* * *

Только прибыв в Питербурх, Никита был поражён суровостью и неустроенностью этого нового «Парадиза», вечно дурной погодой, сырыми неприятными ветрами, которые несла близость моря… То ли дело Москва или родной город Смоленск! Но делать было нечего: придётся пока оставаться здесь и искать тятеньку. И ещё одна вещь не давала ему покоя: какое-то непонятное чувство подсказывало ему, что враг, по чьей вине он, Никита, находится в столь плачевном состоянии, проклятый Андрюс – он тоже здесь, неподалёку! Никита ещё в пути не раз доставал свою единственную драгоценность – изумруды, что были завёрнуты в тряпицу. У него вошло в привычку не только благоговейно любоваться камешками, а ещё и беседовать, советоваться с ними. Кому же, кроме них, мог он доверить собственные тайные помыслы?

Никита сжимал изумруды в кулаке, подносил к губам и шептал, как ненавидит Андрюса, как мечтает уничтожить его – и тогда все беды, наконец-то, закончатся! Главное – его найти. И чудесные камни загорались в ответ прекрасным зелёным светом, дружески подмигивали ему, точно поддерживали его решение. И чем ближе он подходил к Питербурху, тем сильнее, интенсивнее перемигивались камни: с ним и между собой.

– Я найду Андрюса. Я должен его найти! – шептал Никита, прижимаясь губами к изумрудам.

«Да, да, ты его обязательно найдёшь. Ты на правильном пути, осталось немного. Мы поведём тебя!» – отвечали камни. И, повинуясь их воле, Никита всё прибавлял и прибавлял шаг…

* * *

В Питербурхе он прежде всего направился к Троицкой площади: там рынок, там много народу – можно поспрашивать насчёт отца, Степана Никитича. Оказалось, что столяров и плотников в городе множество: шла беспрерывная стройка кораблей, домов, присутственных мест, различных подсобных помещений… Возводили новые храмы, трактиры, торговые палаты, мосты… Всё это требовало присутствия немалого количества мастеров.

Никита закручинился было; ему бы передохнуть, отогреться. Он слыхал, что папаша собирался отделывать дом какого-то важного человека. Их, важных этих, тут находилось пруд пруди – чай, сам государь Питербурх новою столицей объявил. Ну а ежели царь на этом берегу проживать изволит, и площадь эту центром города называют – авось и отец где-то тут, неподалёку.

Никита несколько дней ошивался без дела вокруг площади, спрашивал всех, кого мог, о Степане Никитиче Рагозине – но жители новой столицы все были ужасно заняты, вечно куда-то торопились, никто ничего не мог сказать. Усталый, промокший Никита зашёл в Троице-Петровский собор, чтобы прийти в себя от суеты и толкотни, да и кроме того, ему ужасно хотелось в очередной раз взглянуть на изумруды.

В церкви было полутемно: служба уже закончилась, из прихожан никого не осталось, кроме нескольких убогих, что кормились при храме. Никита опустился на колени перед Казанской иконой Божьей Матери и, убедившись, что на него никто не смотрит, разжал кулак. Он прижался лбом к прохладному полу, держа ладонь перед глазами: изумруды мягко светились, смеялись, подмигивали ему… До чего же они красивы, и как же с ними приятно беседовать! Он смотрел и смотрел, будучи не в силах наглядеться…

– …Встань, сын мой! – благообразный пожилой иерей тронул Никиту за плечо. – Ты молишь Богородицу уже несколько часов: быть может нуждаешься в помощи, совете, исповеди?

Никита от неожиданности передёрнулся всем телом и пугливо обернулся, пряча под армяком руку с зажатыми в ней камешками. Но священник смотрел на него спокойно и с сочувствием.

– Молитва – праведное и благое дело, но мой долг пастыря – помогать страждущим, – сказал он. – Поделись же, что тебя терзает?

Никита вздохнул с облегчением.

– Я прибыл издалека, батюшка, и чужой здесь. Не знаете ли вы человека по имени Степан Никитич Рагозин? Столяр он, мастер знатный.

Священник подумал.

– Как будто знаю такого, бывает здесь. Он тебе родня?

– Я ему сын единственный, – ответил Никита, и к собственному разочарованию, услышал в ответ:

– Если сын… Тогда, боюсь, не тот мастер, видно, ошибаюсь. Тот-то столяр, никак, моложе тебя будет.

Эх, снова неудача! Никита опустил голову и побрёл вон из храма. Иерей нагнал его.