Раб Петров

– Да, шапочно. Как и все в окружении государя; и мне, к сожалению, мало что известно о нём. О, дорогая, я вижу, что ваши прекрасные глаза заблестели: уж не собираетесь ли вы применить к этому мастеру свои собственные чары? Предупреждаю, это будет непросто, так что не советую себя компрометировать!

Женщина уловила в голосе собеседника не только насмешку, но и настоящий гнев. Стоило вести себя осторожнее: кто знает, на что он способен, если начнёт ревновать!

– Ну что вы, милый друг, – ласково сказала она и будто невзначай положила руку ему на плечо. – Я не собираюсь делать глупости, лишь попытаюсь разузнать хоть что-то об этом человеке и помочь вам! Я не хочу оставаться в стороне, тогда как вы делаете всё возможное!

– О, Анзельма! – он жадно схватил её руку и прижал к губам. – Когда вы так говорите, я почти готов поверить, что… Хотя я убеждён: ваши ласковые речи – лишь притворство!.. Я просто нужен вам, как и вашему повелителю, вот и всё.

Анзельма поняла, что иного выхода нет; обычные уклончивые обещания, чего доброго, приведут его в ярость. Закрыв глаза, она позволила его дрожащим рукам сомкнуться вокруг её стана.

– Не думайте так, не надо, мой милый… – прошептала она до того, как он прервал её слова поцелуем.

26. Ещё один день

Когда человек, что нанимал приватную комнату, с великими предосторожностями покинул, наконец, «Аустерию», несмотря на пасмурную холодную погоду, ему показалось, что ночной воздух вокруг необычайно приятен и мягок, а на улице тепло, будто в июле. Он всегда, как мог, скрывал от этой женщины собственную страсть, и вот сегодня, наконец, перестал сдерживать себя. Она больше не смеялась над ним! Она уступила – не горячо и страстно, а покорно, точно тихая голубка… Как непохоже это было на обычно вкрадчиво-насмешливую, строптивую, требовательную Анзельму! Впрочем, он прекрасно знал, что у неё может быть не несколько, а сотни масок – не знал только, бывает ли она хоть когда-нибудь настоящей.

Человек не попытался найти извозчика: ему хотелось пройтись пешком, надышаться влажным питербурхским воздухом и подумать.

«Она теперь моя, – размышлял он, – отныне ей не так-то просто будет увиливать от своих обещаний, посмеиваться и сопротивляться… Хотя это не та женщина, которую можно приручить вот так вот сразу. К тому же она, несомненно, догадывается о моих чувствах и будет играть на них и дальше».

Хотя он ощущал, что у него буквально выросли крылья от сегодняшней победы, однако – победа эта весьма эфемерна. Анзельма, даже будучи его любовницей, не простит ему очередного провала. А её господин?..

Едва ему в голову пришла эта мысль, он тотчас сбился с шага. Противная дрожь пронизала тело. Он неплохо знал её господина и представил себе, что будет, если тот заподозрит их связь… Тут уж надо будет распрощаться не только с грандиозными планами насчёт будущих изысканий и совершенством собственного мастерства – он и с жизнью, скорее всего, попрощается!

Но ведь Анзельме нет никакого резона делиться со своим повелителем этой деликатной темой! Она умна, осторожна и знает: тот не простит их обоих – соперника уничтожит одним пальцем, а для неверной возлюбленной, возможно, придумает что-нибудь поизощрённее… «Ну ничего, – напомнил он себе, – я нужен и Анзельме и её повелителю – без меня им никак не разделаться с врагом. А вот что касается моего врага, надо уже что-то предпринимать, и побыстрее».

Окна его дома были ещё тёмными: светилось лишь одно из них. Он прошёл через холодные сени, несколько больших нетопленных «голландских» горниц, которые использовались для приёма важных гостей, и отворил двери в жилую часть: уютные небольшие комнаты с низкими потолками, где было тепло и пахло дымком из печи. Наверх вела лестница в кабинет и обширную библиотеку. Человек направился было туда, но остановился. Он приоткрыл неприметную дверцу под лестницей, ведущую в бывшую клеть. За дверью послышались шаги, из неё выскочил пожилой лекарь.

– Что, каков? Пришёл в себя?

– Точно так, очухался, ваша милость, только очень уж плох… Колено совсем раздроблено, навряд ли ходить сможет, – почтительно доложил лекарь.

Хозяин отстранил его и толкнул дверь. В крошечной каморке на лавке, застланной соломой, лежал раненый: с ногой, обмотанной белой тряпицей, сквозь которую проступала кровь… Он был бледен, как смерть, от боли, его лицо и виски покрывали капли холодного пота, но при виде вошедшего он испуганно заморгал и, стиснув зубы, даже попытался приподняться.

– Лежи, лежи, Артемий, – великодушно разрешил хозяин. – Ты говорить-то можешь?

Артемий кивнул. В его глазах читался явственный ужас перед человеком, что стоял рядом с ним.

– Ну как же – всё сделали, что я велел?

– Точно так, ваша милость, – прохрипел Артемий. – Напали, стало быть, на столяра вашего. Как изволили вы приказать: я ему растолковал, что это советник Шафиров мстит за ассамблею…

– Так. Теперь расскажи-ка мне: он от вас чем защищался? Может, заклинание, волшбу какую применил? Что делал?