Когда уже – наконец-то! – расходились, Андрей поймал на себе внимательный, оценивающий взгляд роскошной пани Терезии Рутовской. До этого они с Петром Алексеевичем пошушукались о чём-то, женщина негромко смеялась и задумчиво покачивала головой в ответ на настойчивые речи государя. Затем Андрей услышал, как госпожа Рутовская обратилась к дочери, правда, к его удивлению, общались они вовсе не на польском и не на французском, а на каком-то другом, незнакомом ему языке. Обе дамы Рутовские говорили по-русски с сильным акцентом, а вот чтобы они беседовали по-польски, он ни разу за весь вечер не услышал.
Впрочем, какое ему до этого дело? Андрей вместе с Меншиковым и его слугами сопроводили утомлённого Петра Алексеевича до царского дома недалеко от Троицкой площади. Государь прибыл домой в обществе Катерины Алексеевны и отправил Андрея к себе. «Понадобишься – пошлю за тобой, – коротко сказал он. – А за сегодняшнее – спасибо тебе, Андрюха. Не забуду».
Слава Богу, можно было, наконец, остаться в одиночестве и отдохнуть. В тускло-серых утренних сумерках Андрей побрёл к своему жилищу; его буквально шатало от утомления. Наверное, поэтому его обычное чутьё, предсказывающее опасность, притупилось – он заметил неладное только когда ощутил рукой жар перстня…
Снова
Подумав, что эти люди, верно, приняли его за кого-то другого, Андрей машинально попытался обогнуть их. И тут один из стоявших сзади чувствительно врезал ему дубинкой по голени. Ноги у него подогнулись: двое подхватили его, заломили руки… От сильнейшего удара под дых сознание помутилось… И в этот момент лицо обожгла оплеуха, потом другая…
– Будешь знать, как тайному советнику зубы показывать, дворняга! Ишь, смельчак выискался! Об Шафирова и не такие спотыкались! – приговаривал тот, что бил его по щекам.
Понятно: это были вовсе не разбойнички, что промышляли по ночам, это мстительный дипломат, протрезвев, велел проучить дерзкого выскочку-мастера. На Меншикова-то руки коротки. Андрей силился разглядеть лица своих противников, да что толку: не жаловаться же на них государю?! Вырваться, достать шпагу сил не было. Андрюс мог бы приказать перстню ослепить их, обжечь лица, а то и вовсе нанести сильные ожоги; но он давно поклялся себе не применять магию изумруда против обычных людей. А чтобы вызвать лишь лёгкую вспышку и просто спугнуть, он был слишком утомлён, не мог сосредоточиться, перед глазами всё плыло от следовавших один за другим ударов…
– Эко, смотри, какой камень-то, а? – вдруг проговорил кто-то из его мучителей. – Вот красотища!
Сквозь алый туман Андрей увидел, как дюжий мужик поднёс к глазам его руку и рассматривает перстень.
– Эй, не трожь! – окликнул другой. – Нам велено проучить только, а убивать-грабить ни-ни… А то нас же потом…
– Да ништо нам, он без памяти! Очухается, и не вспомнит ничего!
Недруг уже нетерпеливо пытался сдёрнуть с его пальца перстень – тщетно, тот сидел крепко и не поддавался.
– Да отсечь палец, и всё – чай, ножик-то с собой?
Андрей притаил дыхание, понимая, что зря обещал себе не направлять силу перстня против человека. Вот и вынудили, сейчас придётся…
В нескольких шагах от него прозвучал пистолетный выстрел; один из разбойников ахнул и согнулся, хватаясь за окровавленное колено… Другой выругался – на него налетели из-за угла; шпага в чьих-то руках мелькала столь быстро и умело, что ранила врага в плечо весьма скоро. Помянув чёрта, двое оставшихся кинулись наутёк, волоча с собой того, кому прострелили ногу. Последний, с оцарапанным плечом, заковылял вслед за ними…
Андрей с трудом приподнял голову: вероятно, спасители не бросят его тут, избитого и обессиленного.
– Эй, ты живой? – услышал он знакомый голос. – Эх, как они тебя… Насолил кому?
– Иван! – еле выговорил Андрюс. – Ну вот, видишь… Уж скоро я тебе буду должен. Второй раз спасаешь.
– Да я что же… К тебе шёл, попрощаться перед отъездом, а тут такое, – отвечал Ольшанский, помогая ему подняться.
– П-почему прощаться? – пробормотал Андрей. – Если твой корабль в доке стоит?.. Или на другой перевели?
– Ну да… Перевели, – неопределённо отвечал Ивашка. – А кто напал-то на тебя, знаешь хоть?
– Знаю.
Он постоял немного, опираясь на плечо Ивана – ноги стали подламываться. Всё тело болело, больно было даже вздохнуть, глаза заплыли, разбитые губы невыносимо жгло.
– Пойду, позову твоего денщика, хоть вместе до дому донесём, – Ольшанский как всегда не задавал лишних вопросов, а вместо этого бегом направился в сторону дома Андрюса.