Раб Петров

Андрей сидел на обитом бархатом стуле – стоять ему было трудно – и молился, чтобы ассамблея скорей уже закончилась. Дурнота не желала проходить; все эти безобразия, пьяные лица, отвратительные запахи не прибавляли сил. Он не думал осуждать государя даже про себя – в конце концов, Петру Алексеевичу и так приходилось слишком непросто, чтобы ещё постоянно держаться в рамках пристойности. Его дикие выходки извиняли болезнь, атаки неведомых существ, постоянное бремя власти, войны и тяжёлый труд…

И всё же Андрей ни о чём так не мечтал, как поскорее оказаться дома и заснуть, велев Тихону разбудить его, если что-то вдруг произойдёт. Может быть, попросить позволения уйти? Впрочем… Чушь! Государь, разумеется, не позволит; хотя, видит Бог, в случае надобности толку от Андрея сейчас было бы немного.

* * *

Под утро многие гости уже разъехались, кое-кто остался ночевать в доме губернатора, иные, так и не выйдя из объятий коварного Бахуса, храпели на полу, под столом. Оставшиеся на ногах слушали нежный, бархатистый тенор маэстро Сакконе, что уже более часа выводил сладкие итальянские мелодии под аккомпанемент немца-скрипача.

Плясать давно расхотелось, на столах остались лишь объедки; однако вино не иссякало. Андрей равнодушно следил утомлёнными глазами за ленивыми движениями гостей; он так устал, что уже перестал гадать, кто из них мог оказаться врагом государя.

– Что, любуешься панной Рутовской? – голос Петра прозвучал над ухом хрипло, чуть ли не надсадно, так что Андрей испуганно вздрогнул.

Обе дамы Рутовские не особенно походили друг на друга и смотрелись, скорее, подругами либо кузинами, нежели матерью и дочерью. Мать была высокой, стройной, сильной женщиной с прямой спиной и гордо посаженной головою. Говорили, что она великолепная наездница и умеет неплохо управляться с оружием. Впрочем, это были далеко не все сплетни про пани Терезию – ей приписывались романы едва ли не с сотней известных в Европе аристократов, а панна Каролина якобы приходилась дочерью самому Августу Сильному. Хотя большинство небылиц про госпожу Рутовскую-старшую никто толком не мог подтвердить, Каролина и правда нисколько не походила на мать. Она была тоненькой чернобровой брюнеткой, в отличие от пани Терезии, с её голубыми глазами и золотистыми кудрями.

Пани Терезия пила вино лихо, как бывалый кавалерист, выходила плясать без стеснения с любым кавалером, громко хохотала над не слишком пристойными шутками: смутить её было невозможно. Панна Каролина же, напротив, сидела тихо, как мышка, всё время опускала глаза; вызвать её на разговор было положительно невозможно, да и мать такие попытки чаще всего пресекала. Андрей на самом деле и не думал заглядываться на эту девицу: он ужасно устал, и, вообще, намерений таких не было…

– А зря отворачиваешься, – заявил Пётр Алексеевич. – Я-то видел. Панночка красавица, хоть куда.

– Ты, Андрей Иванович, всё бобылём, а человек ты – молодой, видный… – вступил в разговор Меншиков. – Вот и государь заметил; небось надоела холостяцкая-то жизнь?

Царь захохотал, толкнул губернатора локтем в бок и отпустил неприличное замечание. Андрей с досадой покосился на дверь, предвкушая мгновение, когда, наконец, можно будет идти.

– Жениться тебе, Андрюха, надо, – отсмеявшись, сообщил Пётр Алексеевич. – Вот я твоим сватом побуду – подберу тебе красивую да ладную, да хорошее приданое будет. Что, Алексашка, не прав я?

Меншиков с готовностью закивал; они с государем принялись с полной серьёзностью обсуждать сей важный прожект. Андрей, вначале не придавший значения, прислушивался едва ли не с ужасом. Он уже наблюдал несколько таких скоропалительных свадеб, происходивших по прихоти царя и его окружения, но никак не самих молодых.

– Ну, что скажешь? – спросил Меншиков. – Какая-нибудь из наших невест уж точно по сердцу придётся; вот давай на днях поедем к…

– Я не могу, Александр Данилыч, – умоляюще заговорил Андрей. – Благодарствую за доброе расположение, только свататься мне теперь никак невозможно.

– Это отчего же? – спросил государь, внимательным, совсем не пьяным взором глядя в глаза. – Или уже какая-нибудь в душу запала? Так и это не беда, даже если из знатных…

– Нет, не то… – окончательно смутился Андрюс.

Он вовсе не подготовился к такому разговору. Кто же знал, что на ассамблее царь вместе с Александром Даниловичем вдруг надумают срочно озаботиться его, Андрюса, женитьбой! К тому же от одной мысли об этом ему стало тошно. Как ни редко виделись они с Гинтаре, даже глядеть после неё на других он был не в силах – их трудная, невозможная любовь не слабела от расстояния и долгих разлук.

– Не то, тогда что же? – не отставал император. – Говори прямо, не смущайся, ну?

В глазах его мелькали искорки недоброго веселья; Андрею захотелось поскорей закончить этот тягостный разговор. Он уже убедился: Пётр Алексеевич своеволен безмерно, коли что в голову себе забрал. Ради Андрюсова блага, хотя б и против его воли, настаивать будет на своём, а то и прямо прикажет.