Раб Петров

Подъехав к дому у Троицкой площади, Меншиков спешился и кинулся вперёд – не иначе с государем недоброе случилось… Однако вокруг было тихо. У самого крылечка лежал красивый молодой человек в тёмно-зелёном морском бостроге, чьё лицо показалось Меншикову знакомым. Он сразу понял, что моряк мёртв: на его груди расплывалось огромное красное пятно…. Андрей стоял подле на коленях, бледный до синевы; он тяжело дышал и одной рукой опирался о землю, другую прижимал к правому боку; сквозь пальцы сочилась кровь. Увидев Меншикова, он даже не попытался встать.

– Что такое здесь случилось, Андрей Иванович?!

– Это я, – прошептал Андрей. – Я убил. Я не хотел, но пришлось… защищать государя…

– Что?! – вскричал Меншиков и ринулся в дом, едва не сорвав дверь с петель. Однако государь храпел у себя в крохотной опочивальне; непохоже было, что с ним что-то не так. Денщики тоже спали сном праведников – на полу. Озадаченный губернатор вернулся на двор. Кто-то из его прислуги уже направился за лекарем. Андрей же продолжать стоять на коленях рядом с мёртвым телом.

– Этот, что ли, убийца? Я будто лицо это припоминаю. Ты дрался с ним?

– Да, – с трудом ответил Андрей. – Я его… убил. Но он…

– Да ты молодец, Андрюха! – воскликнул Меншиков, он всё ещё не мог представить себе, что за трагедия произошла тут ночью. – Заговорщика проклятого поразил, государю жизнь спас, рану, вишь, получил. Да тебя к награде представить надо!

– Нет… – голос Андрея звучал еле слышно. – Нет, Александр Данилыч, не зови его так. Он не заговорщик…

– Да ты что?! – Меншиков вгляделся в запавшие глаза государева мастера. – Да ты уж не плакать ли об убийце?.. Тебе, видать, совсем худо! Эй, где там лекарь, живо поторопите!

Андрея подхватили чужие руки, кто-то подложил ему под голову что-то мягкое. Но он был полностью выпит, обездвижен, и виной тому оказалась не только глубокая рана. Когда в грудь Ивана вонзилась его собственная шпага, он, Андрей, всё ещё не веря, бросился вперёд, подхватил друга, не давая упасть и бережно уложил на свой плащ. Он употребил все остатки сил, чтобы отдать Ольшанскому магию перстня, вдохнуть в него жизнь, заставить забиться сердце…

Тщетно. Друг оставался недвижим, и Андрей чувствовал, как рука Ивашки, которую он сжимал дрожащими пальцами, всё больше холодела… Андрюс не сдавался, но ничего сделать так и не смог: Иван больше не шевелился и не дышал.

Чтобы помочь себе самому, сил не осталось: неудавшееся врачевание забрало всё. Перед затуманенным взором возникло тёплое лесное озеро, тяжёлые гроздья цветов, мягкий золотистый свет, струившийся из множества бутонов. Андрей снова услышал нежный любимый голос: «Сила изумруда велика, но не бесконечна». Не бесконечна… Не бесконечна… И его силы тоже истощены. Ему представлялось, как призраки-стрельцы окружают его, замахиваются остро наточенными алебардами, рубят и терзают его тело, топчут тяжёлыми сапогами. А он ничего не может сделать… Он обессилен. Осталось только сдаться и позволить уничтожить себя.

– Гинтаре… – прошептал он едва слышно. – Где ты, Гинтаре? Спаси меня…

28. То, чего не могло быть

Тук… Тук… Тук… Знакомый звук, слышанный Андреем прежде. Это они – стрельцы. Их всё больше: они наступают и наступают, привлечённые запахом его крови. Они идут почти бесшумно, ему слышно лишь постукивание заледеневших мёртвых тел друг о дружку. Андрей в отчаянии старается собрать остаток сил, направить магию перстня на эту нечисть, и, если не уничтожить, то хоть спугнуть их. Бесполезно, перстень больше не слушается его. Или это он, Андрюс, слишком ослаб?

А они всё идут, смотрят пристально неподвижными мёртвыми глазами. Сейчас им нет дела до государя, они пришли к тому, кто убил их потомка, Ивана Ольшанского. Андрей оглядывается: кольцо стрельцов всё смыкается вокруг него. Рядом лекарь, Меншиков, денщик Егорка, Пётр Алексеевич. Все они хмурятся, переговариваясь друг с другом, но никто не видит призраков. Странно, ведь государь не может не заметить их?